— Да, Господин.
— Может, у тебя имеются какие-нибудь сомнения относительно этого вопроса?
— Нет, Господин.
— Может, Ты скромна? — спросил я.
— Скромность для рабыни — непозволительная роскошь, — пожала она плечами.
— Так Ты не ответила на мой вопрос, действительно ли Ты скромна?
— Нет! — сказала рабыня. — Но, пожалуйста, не раздевайте меня.
— Ну как хочешь, — хмыкнул я.
Судя по лицу, она была поражена, а затем это выражение сменилось раздражением и даже яростью. Улыбнувшись, я отвернулся и направился к Ясону, чтобы вернуть ему ведро и оставшиеся в нём пилюли.
— Я ненавижу вас! — летело мне вслед её злобное шипение.
Вещи уже были упакованы в тюки и уложены в линию, готовые к походу. Я отметил, что тюков было семь.
Руки бывших девок-пантер были развязаны, но они по-прежнему стояли на коленях, связанные верёвкой за шеи. Возможно, они завидовали другим рабыням, у которых были туники. Я подумывал над тем, чтобы лишить туники одну из тех других рабынь. Это можно использовать в качестве наказания, но при этом удаление туники, когда рабыня ожидает, что её будут раздевать и откровенно рассматривать, возможно, ради удовольствия или чтобы прикинуть её вероятную цену на торгах, может быть для неё смущающим и даже тревожащим, не никак не оскорбительным моментом. Неужели она не стоит разглядывания, может подумать рабыня, не которую не обращают внимания. Неужели она не представляет совсем никакого интереса?
— Подойди ко мне, пожалуйста, — позвал меня Генсерих, с другого конца лагеря.
Рядом с ним стояло несколько человек, среди которых был Генак, державший в руках два отрезка шнура. Здесь же был и Аксель.
— Не сопротивляйся, — сказал Генсерих, обращаясь к Акселю. — Я не хочу, чтобы твой слин заволновался.
Руки Акселя тут же были связаны за спиной. Я точно так же не стал сопротивляться, и Генак вторым отрезком шнура связал и мои руки, тоже сзади. Затем, чтобы держать нас вместе, нас связали верёвкой за шеи.
Слин уделил этому внимания не больше чем другим событиям в лагере. Однако я был уверен, что если бы Аксель крикнул или начал бороться, слин, возможно, пораженный или смущённый, проявил бы активность, по-видимому, вплоть до своего собственного конца и, очень вероятно, прихватив с собой нескольких других.
— Пожалуйста, простите нас, благородные гости, — попросил прощения Генсерих, — но мы не хотим рисковать вашей потерей в лесу. Уверен, что вы понимаете.
— Вполне, — буркнул Аксель.
— Всем приготовиться, — скомандовал Ясон присутствовавшим рядом мужчинам. — Мы скоро выступаем.
Я заметил, что из лесу появился один из товарищей Генсериха. Он принёс два лёгких охотничьих копья и два ремня с мечами и кинжалами. По-видимому, это было наше с Акселем оружие.
— Прочь от меня, — бросил я, внезапно почувствовав охватывающее меня раздражение.
Она подошла ко мне близко. Я бы даже сказал, слишком близко! Я ей этого не приказывал
— Ах, — сочувственно вздохнула она, — бедный Господин беспомощен, столь же беспомощен, как могла бы рабыня.
Я попытался разъединить руки, но несколько витков прочного шнура только глубже врезались в кожу моих запястий.
— И они ещё и привязали его верёвкой за шею, — добавила нахалка.
Как близко она подошла ко мне!
— Прочь! — процедил я.
— Не волнуйтесь так, благородный Господин, — промурлыкала рабыня. — Близость непритязательной, посредственной кейджеры, обычной и средненькой, бессмысленной рабской девки, достойной только ошейника, к тому же совершенно неинтересной для вас, не должна оказывать на вас какого-либо эффекта. Несомненно, она не стоит даже того, чтобы её замечать.
Я еле удержался, чтобы не накричать на неё.
Она подняла свою голову к моей, подняла руки и отбросила назад свои волосы, рассыпав их по плечам. Несомненно, её этому научили. Я боялся её губ, этих мягких губ, губ рабыни, губ собственности, товара, который существует для удовольствия мужчин. Я боялся, что они могли коснуться моего лица.
Будучи связанным, я мало что мог сделать, чтобы воспротивиться этому, разве что кричать в ярости.
Но она этого не сделала, но остановилась не больше чем в хорте от моего лица.
— Какое счастье, что я неинтересна для красивого Господина, — промурлыкала кейджера. — Иначе он мог бы счесть моё присутствие тревожащим.
— Прочь, — еле сдерживаясь, сквозь зубы прорычал я.
— Я что, подошла слишком близко к Господину? — спросила нахалка. — Я уверена, что нет.
Я не ответил.
— У вас нет причин для беспокойства, — успокоила меня она. — Я ведь меньше чем ничто, всего лишь непритязательная, незначительная кейджера.