Я повернула голову влево, и внезапно в поле моего зрения попало нечто, от чего мне сначала стало страшно, а через мгновение волна ужаса накрыла меня с головой. Я застыла на месте не в силах пошевелить даже пальцем. Снова, как это было в первый день моего побега из корабельного лагеря, мне показалось, что я увидела в тени деревьев крупную, широкую, неподвижную голову животного, вперившую в меня свои жадные злобные глаза. Но затем, как и в прошлый раз, присмотревшись повнимательнее, и определила, что это был лишь неверно истолкованный образ, игра воображения, причудливое переплетение веток и листвы, света и тени. Это было не больше, чем существо из моего страха.
Я засмеялась от облегчения.
Но вдруг кусты на высоте примерно моей талии зашевелились и раздвинулись. Мои глаза распахнулись так, что чуть не выпали из орбит. Моя рука застыла перед моим ртом. Я снова замерла как вкопанная. Оно было слева от меня, между мной и рекой. Странно, но оно, казалось, смотрело не на меня, а скорее мимо меня, тем не менее, когда я осмелилась повернуть голову, то ничего там не увидела.
И тогда зверь встал во весь рост, превратившись в грозную, пульсирующую гору, его тёмная шерсть встала дыбом, грудь расширилась, лапы напряглись, большая, косматая голова поднялась к небу, и округу потряс ужасный рёв. Этот рёв был очень похож на те, которые мы когда-то слышали в лагере Генсериха, но тогда это был далёкий, приглушённый расстоянием звук. Услышав такой рёв, даже изданный сидящим в клетке монстром, я думаю, даже мужчины почувствовали бы себя неуютно, если не испуганно, а женщины бы бросились наутёк.
Вдруг справа от меня, откуда-то из кустов донеслось негромкое, но явное, ответное, раскатистое рычание. Порой мне казалось, что я ощущаю чьё-то присутствие, словно некий невидимый компаньон, следит за мною, словно бы тень, скользящую среди деревьев, но я гнала от себя эти предчувствия. И у меня были на то причины. Ан за аном, я пыталась рассмотреть своего невидимого спутника, и даже обследовала местность, но так ничего и не обнаружила. Кроме того, если для моих страхов были какие-либо причины, почему тогда, за всё это время, если это был хищник, я не подверглась нападению? Повалить и загрызть добычу вроде меня, слабой, безоружной кейджеры, совершенно не знающей леса, не составило бы труда любому из здешних хищников. У меня не было ни хитрости и проворства табука, ни рогов и копыт лесного боска, ни клыков хряка тарска. Но теперь для меня со всей очевидностью стало ясно, что я заслужила внимание не одного, а сразу двух зверей, того, что внезапно появился из кустов прибрежной полосы, где, возможно, утолял жажду, и другого, всё ещё остававшегося невидимым, прятавшимся в зарослях справа от меня.
Я по-прежнему оставалась неподвижной. Не надо думать, что это было проявлением мудрости с моей стороны, скорее дело в том, что я просто была неспособна пошевелиться. Полагаю, нет нужды говорить, насколько я была напугана. Но также, на более сознательном уровне, я действительно понимала, что, даже если бы я почувствовала, что могу двигаться, то любое быстрое движение с моей стороны, с большой долей вероятности, может вызвать реакцию преследования, распространённую у большинства хищников. К тому же бегство от одного из монстров, даже если бы я обладала проворством и скоростью маленького, изящного табука, просто привело бы меня лапы другого. Возможно, моё тело, отказав мне в способности к движению, само избрало самую рациональную в данной ситуации манеру поведения.
И вот, наконец, я увидела второе животное. Его пятнистая шкура делала его почти невидимым среди деревьев, в пятнах света тени, позволяя слиться с общим фоном. Здесь, около реки, местность заросла высокой травой и густым кустарником. По-видимому, по причине этого естественного прикрытия, это место использовалось для водопоя. Однако теперь, это прикрытие было раздвинуто, словно занавес, из-за которого высунулась половина зверя. Он припал к земле, почти касаясь её брюхом, но его голова была поднята. Он снова зарычал. Челюсти приоткрылись, показав острые клыки. Мне уже приходилось видеть такие клыки прежде, просверленные и нанизанные на шнурки, они украшали ожерелья и браслеты женщин-пантер. От этого зверя исходило ясное ощущение угрозы и злобы. При этом я отметила, что он заметно меньше, чем тот, который появился от стороны реки.
Более крупный зверь взревел снова, но меньший и не подумал уйти, оставшись на прежнем месте, лишь ещё немного присел и зарычал.
Внезапно меня охватило ощущение своей собственной беспомощности, отчего я почувствовала дикую слабость. До меня вдруг дошло, что меньшее животное по неким причинам следовало за мной, по крайней мере, до настоящего времени, не нападая, но держа в пределах досягаемости. Я даже не сознавала его присутствия. Мне, правда, по-прежнему было непонятно, почему, если оно всё время было поблизости, оно так и не напало. И вот теперь, следуя за мной, меньший хищник вошёл на территорию более крупного своего собрата. Я слышала, что пантера, как и слин, очень щепетильно относится к своей территории, и защищает её предельно жёстко. Размер и ценность такой территории зависит от размера, силы и свирепости зверя. Убарство на той или иной территории не так легко завоевать, и её сложнее удержать. Очевидно, что территория нужна не сама по себе, а из-за тех ресурсов, которыми она может обеспечить хищника. Если бы плотоядные животные, такие как пантеры и слины были более общительны и снисходительны, то живность на их территории очень скоро была бы исчерпана, что стало бы причиной голода. Ларлы могут жить прайдами, но только в тех регионах, где дичь водится в изобилии, где охота группой поднимает конкурентоспособность. Ларлы, как уже было отмечено, нечастые гости в северных лесах. Для них это было бы непрактично. Требование и удержание определённой территории может также играть свою роль в успешном спаривании, поскольку самки различных разновидностей, как правило, предпочитают владельцев более богатых охотничьих угодий, демонстрируют себя им, добиваясь и обольщая, будучи принятыми или отвергнутыми. Самцы, не имеющие устойчивой территории, зачастую остаются без пары. В этом смысле, у некоторых видов, хотя основная борьба ведётся не столько ради продолжения рода, сколько за еду и выживание, удержание территории, вероятно, будет означать доступ к одной или, в зависимости от вида, более самкам.