— Я помню, — снова заговорила Лаура, — как я впервые увидела Господина.
— И я помню, как увидел тебя, — кивнул я.
— Тогда я была свободна! — заявила она.
— Нет, — покачал я головой, — Ты уже тогда была рабыней, просто пока ещё не в ошейнике.
— Нет! — возмутилась девушка.
— Может, Ты думаешь, что я не могу разглядеть рабыню, когда я её вижу? — нахмурился я.
— Я была свободна! — повторила Лаура.
— Настолько свободна, насколько могла бы быть свободна такая женщина, как Ты, — уточнил я, — женщина, которую ещё ни один мужчина не взял в свои руки, не бросил к своим ногам, не раздел и не надел ошейник.
— Как Вы смотрели на меня! — вздохнула она.
— Цепи, — усмехнулся я, — созданы для таких женщин, как Ты.
— Будучи полностью одетой, перед вами я чувствовала себя голой, — призналась рабыня.
— Тогда я оценивал тебя, — объяснил я, — прикидывая, как Ты могла бы выглядеть, выставленная на сцену аукциона, представленная вниманию покупателей.
— А я тогда испугалась и убежала, — вспомнила она.
— Тебя нашли, и хорошо и тщательно изучили, как я уже рассказывал тебе в лагере Генсериха, во множестве мест и в разных предметах одежды.
— И даже вообще без одежды, — усмехнулась девушка, — когда меня усыпили в моей собственной постели, раздели, и сфотографировали в разных позах, и обмерили вплоть до самых незначительных деталей.
— Конечно, — кивнул я.
— Вы тоже там были? — полюбопытствовала она.
— Да, — не стал отрицать я. — Но не бери в голову. Позже Ты проснулась, хорошо отдохнувшей, и ничего не зная о произошедшем.
— Но это было! — воскликнула Лаура.
— Конечно, — признал я.
— Похоже, что к нашему отбору подходят очень тщательно, — заключила рабыня.
— Верно, — подтвердил я, — причём с прицелом на будущее. На что девушка будет похожа, когда изучит свой ошейник? Во что она превратится, как только станет жертвой неистовых рабских огней, которые мы раздуем в её животе? Чего от неё можно ожидать, когда он научится нравиться мужчинам? Как она будет выглядеть после соответствующей диеты и упражнений?
— Понимаю, — вздохнула рабыня.
— Например, твоё тело, — продолжил я, — теперь в гораздо большей степени похоже на тело рабыни, чем это было на Земле.
— Я рада, если Господин доволен, — промурлыкала эта тарскоматка, придвигаясь вплотную ко мне и прижимаясь своей невыносимой мягкостью.
— Твой гореанский звучит с каждым разом всё приятнее, — похвалил я.
— Мы должны стараться как можно лучше знать язык наших хозяев, — сказала рабыня.
— Так почему Ты убежала? — поинтересовался я.
— Пожалуйста, не заставляйте меня говорить, — просительно протянула она.
— Как скажешь, — снова не стал настаивать я.
— Я боюсь мужчин Гора, — призналась мне Лаура.
— Но они волнуют твой живот, и в их присутствии ты внезапно остро, лучше чем когда либо прежде понимаешь свой пол.
— Да, — согласилась она. — И он внезапно становится очень значимым. Он внезапно кажется самой важной, единственно важной вещью во мне. Как это прекрасно, сознавать, что ты — женщина, а не мужчина.
— Я понимаю, — заверил её я.
— Но это только потому, что здесь есть мужчины, — добавила Лаура.
— В твоём прежнем мире тоже есть мужчины, — сказал я.
— Но как вышло, — вздохнула она, — что гореанские мужчины настолько отличаются от мужчин моего родного мира?
— Я не думаю, что они столь уж отличаются, — пожал я плечами. — Мы все принадлежим к одному и тому же виду живых существ.
— Признаться, мне порой трудно в это поверить, — сказала рабыня.
— Перед каждым из нас лежит множество различных дорог, различных путей, — объяснил я. — Многое зависит от того, какую из них выберет тот или иной человек.
— Мой прежний мир тонет в несчастье, страдание и ненависти, — заявила она.
— Многое зависит от той дороги, по которой пойдёт человек, — повторил я.
— Немногие находят свой собственный путь, — покачала она головой. — Большинство выбирает ту дорогу, по которой им велят идти.
— И очень немногие пробуют пойти по другой, — подытожил я.
— Стаду, — сказала она, — не требуется знать дорогу, ему нужен только пастух.
— Похоже, что Ты права, — вынужден был признать я.
— Даже если он ведёт его на бойню, — добавила Лаура.
— Есть в этом выгода, конечно, — хмыкнул я, — для тех, кто ведёт стада.
— Я не думаю мужчин Гора можно назвать стадом, — сказала она.