Одна из рабынь как раз проходила мимо неё и сказала ей что-то, что заставило девушку поднять свою голову. Сквозь занавес волос сердито сверкнули глаза. Её реакция вызвала смех у двух других невольниц. Похоже, статус одетой рабыни в табеле о рангах этой конуры, занимал не самую высокую строчка. Разумеется, подумала я, тот факт, что ей единственной позволили одежду, должен был вызвать презрение и насмешки со стороны её сестёр по конуре, если не зависть и враждебность. Возможно, предположила я, её одежда была своего рода шуткой, пародией. Само собой, одетая рабыня, очевидно очень одинокая и презираемая, не могла меня не заинтересовать. А что же тогда насчёт наготы, должной уменьшить вероятность побега призовых рабынь, спросила я себя? Почему тогда она не раздета как все остальные? Но потом мне пришло в голову, что она тоже выделялась, и даже в чём-то больше, чем все остальные. В таком платье она выделялась бы даже среди других рабынь, одетых в туники и камиски. А, если бы попыталась просто снять его, то ничего другого у неё всё равно не было, и она по-прежнему выделялась бы на общем фоне, теперь уже как любая другая раздетая кейджера.
— Ой! — пискнула я.
Резко натянутый поводок отбросил меня назад, спиной к стене конуры. Мой конвоир бросил на пол рядом со мной связку цепей и, расстегнув пряжку ошейника поводка, снял его с моего горла и отложил в сторону. К моей тревоге мужчина поднял с пола большой тяжёлый ошейник и защёлкнул его на моей шее. Сзади на этом ошейники имелось кольцо и через мгновение цепью и двумя навесными замками, я была прикреплена к массивному кольцу, вбитому в стену позади меня. Затем настала очередь моих запястий. На каждом их них был замкнут браслет, а их короткие цепи были пристёгнуты к кольцам на стене, так что мои руки теперь были разведены в стороны. Я даже не могла бы поесть самостоятельно! Потом та же судьба ждала мои лодыжки, с той лишь разницей, что они были прикованы к кольцам в полу, слева и справа. Теперь я окончательно была прикреплена к этому месту. Мой конвоир тогда подобрал с пола кожаный ошейник, сложил и, медленно смотав на него поводок, встал, отступил на шаг и окинул меня взглядом. Я не могла толком рассмотреть выражение его лица, поскольку он стоял на фоне открытой двери конуры, свет падал на него сзади и фактически я видела только его контур.
В расстройстве я встряхнула цепями, и недоверчиво посмотрела на него. Я попыталась наклониться вперёд, но мой порыв был остановлен прикреплённым к стене ошейником.
— Ну давай, шлюха, — процедил он, — попробуй убежать теперь!
— Я сделала глупость, — признала я. — Это, действительно было ужасно глупо с моей стороны. Мне очень жаль.
— О чём Ты думала, чего Ты хотела достичь? — осведомился мужчина. — Ты была в одной тунике, фактически полуголой, да ещё и в ошейнике. На тебе клеймо. Куда Ты собиралась пойти? Что Ты собиралась делать?
— Я была в расстроенных чувствах, — попыталась объяснить я. — Я плохо понимала, что я делаю.
— У таких как Ты нет ни единого шанса убежать, — сказал он.
— Так ли необходимо было приковывать меня так? — спросила я.
— Радуйся, — усмехнулся он, — что на тебя не надели строгие цепи.
— Да, Господин, — всхлипнула я.
— В этих цепях, — заявил мужчина, — так нравящихся мне, Ты, варварская шлюха, чрезвычайно хорошо размещена и получишь замечательный урок. Учись у них. Посиди в них и обдумай на досуге тщетность бегства.
— Да, Господин, — вздохнула я.
Пожалуй, я действительно была дурой. Теперь я узнала, что у гореанской рабской девки нет никаких шансов убежать.
Мужчина уже начал отворачиваться, когда я окликнула его:
— Господин!
— Что? — поинтересовался он.
— Я знаю, что не могу убежать, — сказала я.
— Это хорошо, — кивнул он.
— Но я и сама не хочу убегать, — призналась я.
— О-о-о, — удивлённо протянул он.
— Правда! — поспешила заверить его я.
— И почему же? — полюбопытствовал он.