— Возможно, — не стала спорить со мной девушка.
— Ты — очень неплохо выглядишь, Лаура, — заметила другая рабыня. — Почему тебя так приковали? Они что, думают, что Ты собираешься перепрыгнуть через частокол? Что Ты такого натворила?
— Я убежала, — вздохнула я.
— Вот видите, — усмехнулась та девушка, с которой мы говорили ранее, — варварка. Все они глупые.
— Вовсе мы не глупые, — ответила я ей. — Мы можем быть не осведомлены о ваших реалиях, и поэтому делать глупости.
— Например, убежать? — уточнила одна из девушек.
— Да, — кивнула я.
— Эй, Убара! — прилетел внутрь конуры мужской голос.
Одетая в платье рабыня, у которой были нелады то ли с остроумием, то ли с рассудком, должно быть, уже подвергалась наказанию за нерасторопность, судя по тому с какой скоростью она подскочила и поспешила наружу, где опустилась на колени перед охранником. Первым делом она склонила голову к его ногам, и лишь после этого выпрямилась, чтобы внимать его словам.
Признаться, увидев эту рабыню на свету, я была поражена. До сего момента, она сидела далеко от двери в самом тёмном углу конуры. Только теперь я смогла рассмотреть, что она была невероятно красивой женщиной. Торги за такие лицо и фигуру могли дойти до золота. У неё были длинные тёмные волосы и гладкая смуглая кожа. Может, она и была безумной, подумала я, но она была такова, что я легко смогла бы представить её прикованной цепью у подножия трона Убара. Она могла бы быть женщиной адмирала или рабыней полемарка. Если все здешние рабыни были такими как она, пришло мне в голову, то это полностью подтвердило бы слухи, ходившие об этом месте, насчёт того, что частокол предназначался, чтобы обезопасить необычайно красивых рабынь, призовых рабынь. Её внешность и выражение лица намекали на то, что в дни своей свободы она могла входить в высшую касту. Конечно, теперь, как у рабыни, у неё нет никакой касты. Она — собственность, животное, имущество.
— Нет! — воскликнула она. — Я не буду!
— То есть как не будешь? — поинтересовался охрана.
— Конечно, я повинуюсь, Господин! — тут же пошла на попятный рабыня. — Но не заставляйте меня делать это! Не надо настолько оскорблять и унижать меня, прошу вас! Я — высокая рабыня! Я была из высшей касты! За меня могут дать золото! Возможно, меня сочтут достойной сандалий!
— Иди, возьми миску, — приказал ей мужчина. — Пойди к корыту, зачерпни из неё и накорми варварку.
— Пожалуйста, нет! — попросила девушка.
— Живо, — прорычал охранник.
— Да, Господин.
Некоторые из рабынь, как остававшихся в конуре, а также и те, которые гуляли снаружи, обрадовано засмеялись, очевидно, удовлетворённые замешательством красивой, смуглокожей рабыни.
Спустя несколько енов, очевидно, кипя от недовольства, но с маленькой миской в руке, которую она на мгновение сердито сунула в корыто с едой, одетая рабыня, называемая здесь Убарой, то ли в качестве оскорбления, то ли шутки, вернулась в конуру. Некоторые из её сестёр по неволе снова прыснули смехом.
— Самки слина! — прошипела вошедшая девушка.
— Давая, корми варварку, низкая рабыня! — смеясь, бросила ей одна из её соседок.
— Сумасшедшая в прекрасном платье, достойная быть компаньонкой высокого торговца, самая низкая среди нас! — прокомментировала другая.
— Эй, варварка тебя заждалась, — подразнила её третья. — Пора сломить свою гордость и кормить её!
— Простите меня, Госпожа, — попросила я. — Это не было моим желанием.
Даже при том освещении, что бы было в конуре, я смогла рассмотреть, что глаза у рабыни были тёмными, очень подходившими к короне её великолепных блестящих волос, ниспадавших на её плечи и спину. В тот момент, когда она выходила из конуры, я обратила внимание, что её волосы, несмотря на их длину, были подрезаны «рабским пламенем». Это довольно необычно. «Рабское пламя», как правило, используется, когда волосы средней длины, чуть ниже плеч. А когда она подошла вплотную ко мне я увидела, что её глаза были ещё и глубокими и красивыми, но я также не могла не отметить, что в данный момент они потемнели от гнева. У меня не возникло ни малейших сомнений, что тому, кто захотел бы забрать этот приз со сцены аукциона, пришлось бы расплачиваться золотом.
— Вот, — буркнула одетая рабыня, поставив миску на пол передо мной.
— Госпожа! — возмутилась я. — Я же не смогу дотуда дотянуться.
— Какое невезение, — усмехнулась она.
Прикованная так, я не могла ни соединить руки, ни поднять их ко рту.
— Тебе не стоило убегать, — бросила она.
— Я голодна, Госпожа, — объяснила я.