— Господин! — из последних сил закричала я.
Он, неуверенно, выставив руку перед собой, направился ко мне. Я с надеждой и отчаянием следила за приближающейся фигурой. Я едва могла держать свои глаза, залитые слезами глаза, чуть приоткрытыми. Наконец, я почувствовала его прикосновение и поняла, что он вставляет ключ в замок кандалов. Потолочный брус, горя и разбрасывая искры, рухнул справа от меня. У меня уже даже не было сил кричать от ужаса. Но вот сильная рука сомкнулась на моём, освобождённом от браслета запястье и рывком поставила меня на ноги. Меня потащило вперёд, прочь из конуры. Я едва успевала переставлять ноги, боясь только споткнуться. Сначала мы миновали дверной проём, потом площадку, и вот позади остались ворота.
— Господин! — рыдала я.
Моя рука по-прежнему оставалась зажатой в его кулаке.
Мы остановились в нескольких шагах от частокола, на полпути к верхней площадке лестницы, ведущей вниз к реке. Стоило мужчине разжать руку, как я тут же упала на колени, склонившись головой к самой в траве и хватая воздух открытым ртом. Он присел около меня, его голова тоже была низко опущена. Он кашлял. Это был именно он, тот, кто приковал меня к стене цепями там, кому было поручено охранять меня. Даже здесь воздух, наполненный дымом, резал глаза и лёгкие. Пламя поглощало частокол и конуру, оставшиеся позади нас. Бросив взгляд через реку, я увидела, что корабельный лагерь тоже был охвачен огнём. Сзади раздался оглушительный треск. Вероятно рухнула крыша конуры.
— Господин рискнул своей жизнью, чтобы спасти жизнь рабыни, — борясь с удушьем, с трудом проговорила я.
— Ты представляешь ценность, — прохрипел он и зашёлся в кашле.
— Ценность для Господина? — уточнила я.
— Конечно, — кивнул мужчина. — Ты могла бы принести пару серебряных тарсков.
— Вы слишком многим рисковали ради двух серебряных тарсков, — прошептала я.
— Я сделал бы тоже самое для стреноженного верра, — заявил он, — или для урта попавшего в силок.
— Рабыня благодарна, — прокашляла я. — Может ли она своими губами отплатить Господину?
— Выпрашиваешь оплеуху? — поинтересовался он.
— Нет, Господин! — испугалась я.
— У рабыни нет ничего, чем она могла бы заплатить или что-то возместить. У неё просто берут то, что могут пожелать, всякий раз, когда и как пожелают.
— Да, Господин, — вынуждена была согласиться я.
Наконец, откашлявшись, он встал и посмотрел через реку.
Я же осталась стоять на коленях. В крайне редких случаях рабыне было бы мудро, встать в присутствии свободного человека, если она не получила на то разрешения. Я даже встала на четвереньки, что казалось более приемлемой позой для животного, и вслед за ним уставилась на другой берег реки.
— Корабельный лагерь горит, — прокомментировала я.
Мужчина опустил взгляд на меня, а потом растянул горловину своего кошеля и бросил мне маленький лоскуток свёрнутой ткани.
— Оденься, — велел он.
— Да, Господин! — воскликнула я, с радостью и благодарностью.
— У меня было мало времени, — сказал он, — ничего более подходящего я не нашёл.
Мне хватило мгновения, чтобы накинуть тунику и завязать на левом плече раздевающий узел.
— Слишком длинная, — прокомментировал мужчина, — но мы всегда можем её значительно укротить.
Лично я думала, что туника была коротковата, пожалуй, даже слишком.
— Рабыня благодарит Господина за привилегию одежды, — проговорила я, вспомнив мой прежний мир и про себя подумав, и том, как странно, что девушке приходится почти со слезами на глазах благодарить за столь крошечный лоскут ткани, за тунику гореанской рабыни, в которой она была почти что голой.
Гореанская свободная женщина, подумалось мне, могла бы умереть от стыда от одной мысли о том, что может надеть на себя такой предмет одежды. Впрочем, она быстро научится ценить это, стоит только на её шее появиться рабскому ошейнику.
Мой спасатель, которого я предпочла бы в дальнейшем именовать моим похитителем, поскольку это именно он похитил меня из моего родного мира, а потом выследил и поймал меня в лесу, а потом отконвоировал сюда, внезапно насторожился и бросил взгляд вправо от нас.
— На живот, — скомандовал он, — руки за спину.
Я немедленно растянулась на земле, как мне было приказано. Гореанскому рабовладельцу следует повиноваться не мешкая, без сомнений и вопросов.