— Так и есть, Господин, — поспешила заверить его я. — А это правда, что Вы купили меня?
— Правда, — не стал отрицать он.
— А могу я узнать за какую сумму?
— Ах Ты тщеславная тарскоматка, — усмехнулся мужчина.
— Господин Аксель заплатил за Асперич золотой тарск, — надула у губы я. — Неужели Лаура не стоит столько же?
— Не льсти себе, — осадил он меня.
— Так сколько Вы заплатили? — не отставала я.
— Стандартную цену, назначенную пани за смену ошейника лагерной рабыни, — пожал он плечами. — Два серебряных тарска.
— И не было никаких предложений цены или переговоров? — спросила я.
— Нет, — ответил мужчина. — Впрочем, они, конечно, предполагали, что я отправлюсь в путешествие вместе с ними. В противном случае, они не продали бы тебя мне. Скорее они бы меня убили.
— Это — больше чем сорок восемь медных тарсков, — улыбнулась я.
— Больше чем в четыре раза больше, — добавил мой господин, — если считать тарски по курсу Брундизиума.
Я знала, о существовании значительных отличий в чеканке монет от города к городу. Гореанские государства ревностно относятся к своей независимости, и во многом изолированы друг от друга. Именно поэтому в денежных расчётах обычно полагаются на весы, по крайней мере, когда речь идёт о золоте и серебре. Например, в некоторых городах медный тарск состоит из восьми бит-тарсков, а в других, например в Брундизиуме, крупном торговом порту, сто бит-тарсков составляют один медный тарск. Такое разделение, казалось бы, могло облегчить учёт тонких различий в оценке того или иного товара.
— А за сколько я пошла бы на открытом рынке? — поинтересовалась я.
— Это во многом зависит от рынка, сезона, доставки и других нюансов, — объяснил он. — На такой вопрос не может быть однозначного ответа. Но я бы предположил, что на среднем рынке, за тебя могли бы дать около двух с половиной серебряных тарсков.
— Так много? — удивилась я.
— Возможно, — пожал он плечами.
— Кажется, — улыбнулась я, — что я стала красивее.
— В ошейнике все женщины со временем становятся такими, — сказал он.
— А как высоко Вы могли бы пойти, если бы на тогах за меня началась жестокая конкуренция?
— Это моё дело, — буркнул мужчина.
— Как насчёт золотого тарска? — полюбопытствовала я.
— Ты считаешь меня слабаком? — нахмурился он.
— Ничуть, — поспешила успокоить его я.
— Я мог бы купить тебя ещё в Брундизиуме, — признался мой хозяин. — И даже до Брундизиума у меня была возможность оставить тебя себе.
— Но Вы этого не сделали, — вздохнула я.
— Нет, — развёл он руками.
— Но почему? — поинтересовалась я.
— Сам не знаю, — сказал он.
— Я не понимаю, — удивилась я.
— Что произошло? — вдруг спросил мужчина. — Что Ты сделала со мной?
— Ничего, Господин! — заверила его я.
— Может Ты меня околдовала, или чем-то опоила? — осведомился он.
— Нет, Господин, — покачала я головой.
— Тогда почему я так хотел тебя? — спросил он.
— Я не знаю, — пожала я плечами.
— Безусловно, — сказал мой господин, — я подумал, что Ты будешь хорошо смотреться в верёвках и ошейнике. Иначе Ты, смущённая земная шлюха, ничего не знающая о твоём месте и твоей природе, не оказалась бы на Горе. Возможно, тебя нужно было оставить тосковать и томиться в твоём мелочном, фригидном мире, оставить робкому, вежливому, неловкому вниманию кастрированных психологически псевдомужчин, приученных с младенчества отрицать их собственную природу, и отрёкшихся от их собственной крови, созданий патологического мира, где природе и правде противопоставляются законы, созданные теми, кто отрицает и правду, и природу.
— Это — большая честь, — заявила я, — для меня, как женщины моего мира, такого мира, быть признанной достойной гореанского ошейника.
— «Достойной»? — переспросил он, и мне показалось, что в его голосе прозвучала угроза.
— Простите меня, Господин, — пролепетала я.
— Может Ты думаешь, что женщины вашего мира, что любая женщина того мира, достойна быть рабыней гореанского мужчины?
— Нет, Господин, — прошептала я. — Мы, женщины того мира, настолько обработаны и вышколены, настолько мелочны и тривиальны, что даже не достойны быть рабынями гореанских мужчин.
— Тем не менее, — усмехнулся мой хозяин, — вы хорошо выглядите на сцене торгов и в цепях.
— Нам остаётся только надеяться, что наши владельцы будут довольны нами, — сказала я.
— Никчёмные рабыни не нужны никому, — заявил он, — Мы хотим владеть только красивыми рабынями, хотя и они по своей сути являются столь же никчёмными, именно от таких рабынь мы можем получить максимальное удовольствие, и от них мы требуем работать и служить.