Закончив с этим, мужчина отвесил мне две пощёчины. Никакой жалости. Моя голова дважды мотнулась из стороны в сторону.
Наконец, он развязал мои запястья и бросил мне тунику, которую я тут же натянула на себя. Затем снова накинул куртку на мои плечи.
Сразу стало теплее.
— Ну что, Ты всё ещё думаешь, что я тебя освобожу, соблазнительная кейджера? — поинтересовался мой владелец.
— Нет, Господин, — ответила я.
У меня теперь отпали все сомнения относительно моей неволи. Я теперь сознавала себя рабыней, и только ею. Мною были недовольны, что ж, я была наказана за это, «немедленно и без жалости». Если до этого у меня и были какие-либо сомнения относительно моей неволи, то теперь они были рассеяны окончательно. Вопрос был прозрачен и прост. Я была рабыней, и только этим. Моё поведение не понравилось моему господину? Его плеть моментально дала мне это понять. Бесполезно уговаривать плеть, её тугая кожа неумолима.
Что интересно, хотя плеть внушала мне ужас, и я пошла бы на многое, лишь бы избежать её жгучих поцелуев, в этот раз я не был рассержена её вниманием. В данном случае это было полезно для меня. Я должна была быть наказана, и я была наказана. Его плеть заверила меня, что я была рабыней, причём его рабыней.
Я была рада принадлежать такому мужчине. Я была благодарна и горда, что была рабыней такого мужчины.
Украдкой рассматривая его, я задавалась вопросом, найдётся ли среди мужчин моего мира, столь многие из которых ослаблены, унижены, повреждены, запутаны в противоречиях, приучены сомневаться в себе и отрицать свои собственные гены, кто-нибудь кто смог бы хотя бы начать понимать такого мужчину. Пусть они дрожат и прячутся, и боятся даже думать о таком. Пусть они сколько угодно осуждают таких мужчин, если им это нравится, но в своём осуждении его, они осуждают, прежде всего, самих себя, если там, внутри них, ещё осталось что-либо, что можно было бы осудить.
Но гореане, и это было ясно с первого взгляда, принадлежали к человеческому роду.
Разве они нам не братья, не наши близнецы?
Так ли уж они отличаются от землян? Я так не думала. Разве что они не научились загрязнять почву и воду, не стали отравлять атмосферу, отказались унижать и позорить себя, не проявили никакого интереса к техническому прогрессу с его однообразным механическим трудом, отказались создавать ничто посреди ничего, идти по пути, ведущему в никуда.
Можно ли повернуть вспять путешествие по ложному пути? Можно ли жить, противореча природе, и не ответить за неизбежные последствия? Не лучше ли жить в согласии с природой и пользоваться всей её щедростью. Цветы и звезды не могут быть злыми.
— Приготовься, мы выступаем, — бросил мне мой владелец.
— Да, Господин, — отозвалась я, и он вручил мне свой рюкзак, уже надлежащим образом закрытый.
— Следуй за мной, — приказал мой похититель, — на два шага позади и слева.
— Да, Господин.
— Через пару дней, при некотором везении, — сказал он, — мы должны выйти к Лауриусу.
— Я — рабыня, — напомнила я. — Я не смогу выдерживать темп Господина.
— Тогда три дня, — заключил мой хозяин. — Это не имеет значения. Мы можем придумать, чем занять себя в пути.
— Я волнуюсь за большой корабль, — вздохнула я.
— К настоящему времени, — сказал мой владелец, — он либо остановлен и уничтожен в устье Александры, либо прорвался через заслон и находится где-нибудь на просторах Тассы, держа курса в направлении Дальних островов, и, боюсь, за них, на Конец Мира.
— А что насчёт таинственного груза? — поинтересовалась я.
— Приближается зима, не самое лучшее время для путешествий по широкой, бурной, жестокой Тассе, — покачал он головой. — Это время холода и льда, непроницаемых туманов и коротких тёмных дней, штормов и волн, настолько высоких, что в состоянии соперничать с летящим тарном, и столь же могучими, как горы. Тасса покончит с этим кораблём.
— Но что, если корабль выдержит, — спросила я, — что если он не потонет?
— Тогда, боюсь, — сказал мой господин, — он достигнет Конца Мира, и исполнит своё предназначение.
— То, от которого зависят судьбы миров?
— Есть такое мнение, — вздохнул он, а потом повернулся и зашагал среди деревьев.
Я торопливо семенила позади него, неся за спиной его рюкзак. Я была непередаваемо счастлива. Счастлива от того, что теперь у меня был господин, о котором я так давно мечтала. Он хорошо преподал мне, что я была его, не оставив мне ни малейших сомнений в этом.
Он был гореанином, мужчиной того вида, быть купленной которым, была бы счастлива любая женщина, тем, кто будет для неё сильным и превосходным господином, кто будет защищать её, заботиться о ней, кто покорит её и никогда не позволит ей забыть о том, что она — его рабыня. Есть такие мужчины, которые так хотят и жаждут женщину, что их не удовлетворит что-то меньшее, чем абсолютное обладание ею. Она должна им принадлежать. Она должна быть их собственностью. Они будут владеть ею и держать её только на своих условиях, на условиях господина, как свою бесправную, беспомощную рабыню.