— Шестьдесят восемь, — вызвал он, глядя на доску и сверяясь со своими записями.
— Господин, — откликнулась рыжая девушка.
Она встала и, звеня цепью сирика, поспешила к указанному месту. Сирик с неё было снят и брошен к подножию лестницы, а она тут же скрестила запястья за спиной и опустила голову. Она была девушкой рослой, возможно, пять футов и девять дюймов, или около того. Обычно караван выстраивали по росту, начиная с самой высокой и заканчивая самой маленькой девушкой.
— Сорок один, двадцать два, сто шесть, — продолжил зачитывать мужчина в синем.
— Господин, — отзывалась каждая из вызванных, идентифицируя себя.
Они заняли свои места, две сразу, после чего их избавили от сириков, а две позже, после того как с них сняли ошейники, державшие их у стены.
— Восемнадцать, — произнёс мужчина.
— Нет, нет, нет! — закричала девушка, вскакивая на ноги.
И она бросилась бежать. Проскочив мимо товарища в синем, разбрасывая солому ногами, рыдая, спотыкаясь, падая и вскакивая снова, девушка устремилась к лестнице, наверху которой, почти под потолком манила тёмная, зарешеченная дверь. А когда до лестницы осталось несколько футов, она закричала от боли. Тот из мужчин, который принёс моток верёвки, поймал беглянку за волосы и, остановив резким рывком, развернул её, грубо бросил к своим ногам и присел рядом, продолжая удерживать за волосы. Затем он выпрямился, сердитым рывком поставив рабыню, закричавшую от боли, на ноги, и согнул её в талии в ведомое положение, держа её голову у своего бедра. Через мгновение она уже стояла перед товарищем в синей тунике. Мужчина, продолжая удерживать девушку за волосы, другой рукой заломил её маленькие руки за спину и сжал своей лапой в запястьях. Она тихонько скулила. Удерживаемая таким способом, она могла смотреть только вниз, в солому у своих ног. Она держала голову неподвижно, чрезвычайно неподвижно, только так она могла избежать усиления боли, поскольку рука охранника продолжала сжимать её волосы в кулаке.
— Я разочарован, восемнадцатая, — покачал головой мужчина в синей одежде.
— Простите меня, Господин, — пролепетала рабыня.
— Ты неловко двигалась, — сообщил он ей, мягким голосом, словно желая пожурить. — Ты была неуклюжа. Фактически, Ты упала. Это свободные женщины могут позволить себе двигаться неловко, неуклюже, натянуто, однако они в своём праве. Но Ты, Ты должна иметь в виду, что Ты больше не свободная женщина. Теперь Ты — кейджера. Уверен, тебе известно, что кейджеры должны двигаться красиво, с очарованием и изящностью, а в ситуации вроде этой, только с разрешения.
— Да, Господин, — всхлипнула восемнадцатая.
— Я надеюсь, Ты не поранилась? — осведомился он.
— Нет, Господин, — ответила девушка.
— Ты не имеешь права на это, поскольку Ты — чья-либо собственность, — напомнил ей мужчина. — Твой хозяин не обрадовался бы, узнав, что Ты понизила ценность его имущества.
— Да, Господин, — простонала она.
Я не думала, что ей был известен её хозяин. Не больше, чем всем остальным нам, присутствовавшим в подвале. Мы понятия не имели, ни кем мы были куплены, ни по какой причине. Разве что, основываясь на слухах, мы пришли к выводу, что нас должны были отправить куда-то на север, в некий неизвестный пункт на побережье.
— Отпусти её, — велел товарищ в синей тунике охраннику.
Девушка тут же упала на колени, опустив голову к самым ногам мужчины с доской и карандашом.
— Я была из Торговцев, — глотая слёзы, попыталась оправдаться она, — из Высоких Торговцев!
— Больше нет, — заметил товарищ в синем.
— Да, Господин, — не могла не признать рабыня.
— Теперь Ты сама — товар, — добавил он.
— Да, Господин, — согласилась она.
— Тебе очень повезло, что в своём коротком, глупом и опрометчивом побеге Ты не успела добраться до лестницы, — сказал мужчина.
— Да, Господин.
— Иначе Ты была бы наказана.
— Да, Господин, — прошептала восемнадцатая. — Спасибо, Господин. Простите меня, Господин.
— Тебе не кажется, что было бы уместно выразить благодарность тому, кто спас тебя от избиения? — намекнул он.
— Да, Господин, — поспешила согласиться рабыня.
Она повернулась и поползла к тому из охранников, который пресёк её столь опрометчивое бегство.
— Спасибо, Господин, — прошептала девушка и, опустив голову, губами и языком в течение некоторого времени уделяла внимание его ногам.
Целование и облизывание ног господина — весьма распространённое умиротворяющее поведение рабыни. Это — ритуал, такой же как целование плети, являющейся символом её подчинения. Но такое поведение или ритуалы, часто богаты и сложны. Например, нас учили облизывать и целовать плеть мужчины такими способам, которые могли бы довести его до безумия от страсти. Кроме того, это, конечно, имеет свой эффект ни а рабыню. Думаю, очевидно, что целование ног также является символом подчинения, причём столь же богатым по своей значимости. Например, этот процесс прямо указывает на то, что рабыня — животное своего владельца. Часто — это умиротворяющее поведение. Им рабыня может выразить своё раскаяние, свою благодарность и любовь. Также, это — способ, который можно использовать, чтобы напомнить господину о себе и попросить о внимании. Порой я начинала ощущать приближение тех потребностей, которые иногда могут быть очень мучительными для нас. Как это страшно, быть настолько во власти мужчины, быть настолько переполненной потребностями, что становишься полностью зависимой от него! Как она надеется и умоляет о том, чтобы он оказался расположен оказать ей милосердие и доброту. Она — всего лишь рабыня. Для себя я решила, что должна бороться с такими вещами. Но, с другой стороны, я не желала бороться с ними, скорее я хотела так принадлежать своему господину, быть его полностью. Я лишь надеялась, что он окажется добр ко мне. Подобного поведения, целования и облизывания ног, в своей ненависти к рабыне иногда может потребовать свободная женщина, которая тем самым хочет напомнить девушке, что она — невольница, не больше, чем собственность, незначительное движимое имущество.