— Сто девятнадцать, — произнёс товарищ в синем.
— Господин! — откликнулась я, чувствуя внезапно накативший страх.
Как естественно это слово вырвалось у меня!
На моей прежней планете, на работе или на улицах, мне никогда не приходило в голову, что я могу быть настолько унижена, что я буду превращена в рабыню, и что это так мне подойдёт. Я никак не ожидала, что буду стоять на коленях перед мужчинами, принадлежать им, полностью и бескомпромиссно, в полном значении и реальности, выраженном в слове «Господин».
Но в этом мире всё обстояло именно так.
И всё же, как естественно это слово слетело с моих губ!
Ключ вставили в замок ошейника, повернули, и тяжесть свалилась с моей шеи. Я могла покинуть своё место у стены и занять место в шеренге. Я, как и остальные до меня встала туда, опустив голову и скрестив запястья за спиной.
Девушка, стоявшая передо мной, как я ранее указала, прежде была из касты Торговцев, и даже высоких Торговцев, независимо от того, что это могло бы означать. Конечно, она как-то попыталась похвастаться перед нами этим фактом. Правда, её хвастливая декларация, не принесла ей ничего кроме насмешек и издёвок со стороны её сестёр по цепи.
— А где же твои одежды и вуали? — спрашивали у неё.
— Не тебя ли я в последнее время видела исключительно голой, если не считать превосходного сирика? — спрашивала другая.
— А мне показалось, что два дня назад, — издевалась третья, — я видел как тебя приковывали за шею к стене.
— Если у неё есть каста, — рассмеялась четвёртая, — то это каста голозадых.
— Вот-вот, взгляните на её голую задницу! — воскликнула пятая.
— На ней же клеймо! — прыснула шестая.
— Ах, моя дорогая, — всплеснула руками вторая. — Выходит, Ты всего лишь лживая рабыня.
— Рабыня не может лгать, — сказала третья.
— Боюсь, что тебя следует наказать, — заявила шестая.
— Пожалуйста, не надо! — вскрикнула девушка, но другие схватили её, бросили в солому и избили.
После того раза она больше не говорила с остальными, словно могла бы всё ещё быть свободной. Тот случай намекал на то, что очень многие относились к Торговцам, мягко говоря, с нелюбовью, по-видимому, завидуя их богатству. О них говорят, что они ничего не производили, и ничего не делали, а были разбойниками без логова, разбойниками, которые грабили, ничем не рискуя, проливали кровь золотыми ножами. Члены касты Торговцев, конечно, очень отличались друг от друга. Ими могли быть и странствующие коробейники, и владельцы больших домов, ведущих бизнес в дюжине городов. Торговцы, и на мой взгляд вполне оправданно, расценивают себя как одну из высших каст, однако немногие гореане причисляют их к таковым. Традиционно высшими кастами считаются пять: Посвященные, Строители, Врачи, Писцы и Воины. Рискну предположить, что никто не решится подвергнуть сомнению тот факт, что Воины — высшая каста. Впрочем, пусть Торговцы и не являются высшей кастой, но очевидно, что они — важная каста. Говорят, что это именно они заправляют в советах и пишут законы, что их золото прячется и позади тронов, что города прислушиваются к их словам, что даже Убары зачастую берут у них в долг. Несомненно, среди Торговцев, как и в любом другом сообществе людей, найдутся как проницательные, благородные, честные, прилежные и верные своему слову, так и лживые, жадные, жестокие, чёрствые, продажные и бессердечные. Девушка, стоявшая в шеренге передо мной, как она утверждала, когда-то могла быть из высоких Торговцев, и наверняка была богата. Но теперь она была частью, причём, очень незначительной частью богатства кого-то другого. Насколько потерянной она чувствовала себя среди нас, настолько изолирована и одинока она была, насколько уменьшена по сравнению со своим прежним статусом, насколько презираема своими сёстрами по рабству. Ничего удивительного, подумала я, что она, возможно, дав выход накопившемуся напряжению, столь абсурдно и глупо, попыталась добежать до лестницы. Трудно сказать, чего она ожидала там, на верхней площадке, может того, что просунув руки сквозь прутья сможет вызвать жалость, а может, думала, что дверь не будет заперта и она сможет выбраться на свободу?
Неужели она не знала, что у гореанской рабской девки, коей она теперь была, не было ни единого шанса на побег? Уж не думала ли она, что её заклеймили, чтобы освободить? Э нет, здесь клеймят именно для того, чтобы покупать и использовать.
Разумеется, у меня тоже не было никаких шансов избежать неволи. Куда мне здесь было бежать? Моё собственное тело, отмеченное раскалённым железом, объявляло меня рабыней. Рано или поздно, мне всё равно придётся носить ошейник. Я не боялась ошейника. Я знала, что принадлежала ему. Он будет заперт на моей шее, и я не смогу от него избавиться. Он будет публично и подобающе объявлять меня рабыней, зачастую ещё и идентифицируя рабовладельца, собственностью которого я была бы. Иногда, если рабыне дают имя, то оно также может появиться на ошейнике. «Я такая-то, рабыня такого-то», «Я такая-то, принадлежу тому-то» и так далее. Иногда надпись на ошейнике довольно проста: «Я принадлежу тому-то», «Я — собственность того-то» или просто «Верните меня тому-то». Будь у меня выбор, я знала, о чьём ошейнике я бы попросила. Но выбора у меня не было никакого. Я была рабыней.