Пока я не увидел ничего интересного. Я опасался, что и этим утром просто потеряю время. Возможно, её уже отправили на север.
Внезапно я почувствовал, что девушка склонила голову ко мне, и я ощутил её мягкие губы на своём бедре. Насколько робким и скромным был тот поцелуй! Быть может, она боялась получить за это оплеуху? Мне вспомнились как ближе к утру она кричала, ошеломлённо и умоляюще, и как она прижималась ко мне всем телом. Войдя в альков порабощённой женщиной, вышла она из него уже рабыней.
— Можешь говорить, — разрешил я.
— Я не знаю, как меня зовут, — вздохнула она. — Я не знаю имени моего господина. Я даже не знаю того, что написано на моём ошейнике.
— Будь довольна тем, что знаешь, — отмахнулся я. — Не отвлекай, я наблюдаю.
— А господин был доволен? — спросила она.
— Доволен чем? — уточнил я.
— Ну…, - замялась девушка, — в алькове.
— Больше к утру, чем вначале, — ответил я.
— Господин хорошо знает, как подчинить рабыню, — улыбнулась она.
— Мне была нужна рабыня, — пожал я плечами.
— Рабыня надеется, что у неё получилось доставить удовольствие своему господину, — сказала она.
Разумеется, она со всем пылом старалась мне понравиться.
— У рабыни получилось, — кивнул я.
— Значит рабыня рада, — промурлыкала девушка.
Прежде чем мы покинули таверну, я отвязал колокольчики с её ноги, оставив их в алькове. Ещё не рассвело, горизонт только начал сереть, и с моря тянуло сыростью и холодом. В районе причалов в это время суток особенно зябко, так что я кутался в плащ, а она, несвязанная, следовала за мной, торопливо семеня позади. Мы направлялись к гостинице Тасдрона. С колокольчиками на ноге она мне понравилась особенно. Я даже задался вопросом, повяжет ли хозяин колокольчики на другую рабыню. Я имею в виду ту земную шлюху, которую продали всего за сорок восемь медных тарсков. И что стала бы делать земная шлюха будучи голой и с колокольчиками на лодыжке? Я предположил бы, что любая женщина поймет, какого вида должна быть женщина, что на неё навешивают колокольчики, а также значение этих колокольчиков.
В гостинице Тасдрона я прежде всего наведался в столовую, где приказал своей покупке встать на колени около моего стола. Поскольку предыдущий вечер значительно пополнил мои ресурсы, завтрак у меня был обильным, яйца вуло, жареные сулы, хорошо прожаренный стэйк боска, са-тарна и ларма, и даже чёрное вино, зёрна для которого собирают на далёких склонах гор Тентиса, и, возможно, с немалым риском, доставляют на запад. Для своей девки я заказал миску рабской каши, которую поставил на пол около стола, приказав ей есть опустив голову и не пользуясь руками. Помимо меня в зале были ещё двое мужчин с рабынями, стоявшими у их столов на коленях. Этим рабыням тоже досталась рабская каша, но их владельцы позволили им держать миски обеими руками, правда, не дав разрешения использовать руки для еды. Одна из девушек, поймав мой взгляд, улыбнулась мне поверх края миски, но тут же застенчиво и кротко опустила глаза, а затем и голову, отдав должное еде. Я нисколько не сомневался, что, если бы её неосмотрительность была замечена, не избежать бы ей оплеухи. Рабыне стоит крайне осторожно разбрасывать свои улыбки, поскольку зачастую многие рабовладельцы пристально следят за такими вещами. Девка должна чётко держать в памяти, кому она принадлежит. У неё может быть только один хозяин. Две другие две рабыни были одеты в туники, весьма короткие, конечно, поскольку они были рабынями мужчин.
Я перевёл взгляд на свою рабыню, на четвереньках покорно поглощавшую кашу, и предположил, что предыдущей ночью она, возможно, попыталась бы возразить против такого способа. Зато этим утром она приняла это как само собой разумеющееся. Похоже, за время, проведённое в алькове, она многое поняла о себе самой. Почему-то снова встал вопросом, как некая рабыня-землянка могла бы выглядеть, питаясь подобным образом. Как любая другая рабыня, я бы предположил. Что интересно, мне почему-то казалось, что та земная рабская девка только приветствовала бы возможность так есть рядом со своим хозяином. Это возбудило бы её, дало чувство уверенности и доставило бы ей удовольствие. С первого же момента, как я увидел её, потрясённую, с, казалось, застывшим на ходу, аккуратным, прекрасно сложенным, волнующе стройным телом, а потом и её глаза, в которых мелькали удивление, сомнение, колебание, шок и уязвимость, её внезапно побледневшее, чувствительное, изящное лицо, её открывшиеся, готовые, приглашающие поцеловать их губы, в том большом, странном магазине, я ощутил, что её место было у ног мужчины. Я был почти уверен, что если бы я властно указал на свои ноги, она, возможно, подползла бы ко мне и припала к ним губами. Правда, в следующий момент она, чуть не закричав, нырнула в соседний ряд и убежала. Но я думал, что она могла бы это сделать. Да, я так думал. Посадить её на цепь и выдрессировать, и она могла бы стать источником неописуемого наслаждения. Она прекрасно ответила бы на мужское доминирование, на мужскую власть над собой, на ошейник, на то, чтобы быть беспомощной собственностью. Для неё было бы удовольствием принадлежать мужчине. Мнение моих коллег только подтвердило моё собственное. Её практически не потребовалось бы ломать к ошейнику. Я подозревал, что она, если можно так выразиться, уже его носила, начиная с того самого дня, когда началось её половой созревание. Да, подумал я, она будет превосходно смотреться, питаясь около стола мужчины или с его руки. Без господина она была бы неполной и несчастной. Она была рабыней, прекрасной рабыней. Я должен её забыть! Народу в столовой постепенно прибывало. Некоторые пришли со своими рабынями. Появились и несколько свободных женщин, естественно, взиравших на рабынь свысока, с удовлетворением и презрением, ясно читавшимися в их взглядах. Две из вошедших приблизились к моему столу, хотя я их не приглашал.