— Ох! — негромко вздохнула она, явно поражённая, и потянула руки из шнуров, стягивавших её запястья, а также намеренно или рефлекторно, подняла свою голову.
Она ответила как рабыня, на нежность дыхания мужчины.
— Эй, не так близко, — усмехнулся один из охранников, и я попятился.
Это был простой тест, но он показал мне то, что я хотел знать. Она была рабыней, только рабыней, не больше чем рабыней и должна быть рабыней.
Я улыбнулся сам себе.
Она была ничего не стоящим куском рабского мяса, годного только для ошейника, ничем не отличающегося от десятков тысяч других.
Она принадлежала ошейнику и цепям, её место у ног мужчины.
Это бесспорно.
От борта одного из кораблей отделились двое мужчин, офицеров, и направились в нашу сторону. Один из них в руке держал дощечку. Я видел, как позади них по сходне с причала на палубу переходили несколько вооружённых мужчин.
Скоро меня должны были избавить от доставившей мне столько неприятных моментов рабыни. Как же я был рад этому! Я так и не смог забыть её, но теперь сделать это будет гораздо легче, ведь если её увезут на север, я никогда не смогу увидеть её снова.
Мне она запомнилась не такой красивой, какой она была теперь. Безусловно, к этому моменту она успела провести в неволе какое-то время. Известно, что красота женщины, когда она находится на своём естественном месте, назначенном ей природой, значительно увеличивается.
Но я должен забыть о ней.
Каково было бы, владеть ею, спрашивал я себя? Такая женщина должна принадлежать. С ними нужно обращаться с твердостью, и ни в коем случае не позволять им забыть, что они — простые рабыни. Их нужно держать на их месте бескомпромиссно и жёстко.
Я оглянулся назад и посмотрел на караван. Офицер и писец обменивались бумагами и делали какие-то примечания.
Мужчинам нужны рабыни.
Караван вскоре должны были повести по причалу к узкой сходне, по которой рабыням предстояло подняться на судно.
Я никогда больше не увижу её снова, думал я. Теперь можно будет забыть о ней. Это не могло не радовать. Но перед глазами почему-то стояла картина, как она, опустившись на четвереньки, ползёт ко мне, неся рабскую плеть, зажатую между её маленькими, ровными, белыми зубами. Помимо моей воли воображение рисовало мне картинки, в которых она, стоя передо мной на коленях, кротко и страстно ласкает губами и языком плеть, теперь зажатую в моей руке, адресуя к ней внимание рабыни, хорошо при этом, сознавая, что эта плеть, если я не буду удовлетворён полностью, будет использована на ней.
— Господин, — окликнула меня моя рабыня, выводя из раздумий, — может быть, теперь мы можем вернуться в гостиницу Тасдрона?
И снова я не счёл нужным отвечать ей.
— Она не столь уж и красива, не так ли? — спросила моя рабыня.
— Верно, — согласился я.
Караван уже подходил к ближайшему из двух маленьких кораблей. Докеры уже стояли у причальных кнехтов, готовые по первому требованию сбросить швартовы, которые тут же втянут их товарищи на борту судна. На баке, на миделе и на корме корабля уже заняли свои места моряки с баграми. Ещё четверо парней готовили к подъёму небольшой рей с пока ещё свёрнутым парусом. Весла всё ещё были втянуты внутрь борта. Оба рулевых уже стояли по местам.
Я решил подождать, пока корабль не отчалит, и посмотреть, как он удаляется за дальний волнорез и постепенно превращается в яркое пятнышко, исчезающее за горизонтом. Это должно будет стать последним воспоминанием о ней. Вопрос будет закрыт окончательно. Караван по сходне перевели на палубу, где поставили на колени и сняли с шей верёвку, но оставили связанными и ослеплёнными. Шнуры с рук и повязки с глаз с них снимут, только когда Брундизиум исчезнет за кормой. Любопытство не подобает кейджере. Впрочем, вполне вероятно, что даже когда корабль отойдёт достаточно далеко, им вряд ли удастся полюбоваться морем и проплывающими мимо берегами. Зачастую их уводили в основной трюм, подволок которого не выше талии, а вместо палубы — песок, используемый в качестве балласта, и там приковывали за шеи, после чего, наконец, избавляли от шнуров и повязок. Как мне удалось узнать, именно так поступили с караваном, приведённым из другого здания и погруженным на предыдущее судно. В основном трюме обычно темно, а песок — влажный. Иногда там держат верров, но чаще для них делают загон на открытой палубе. Я отметил, что на втором корабле тоже всё было приготовлено к отплытию. Вообще-то его погрузку закончили ещё вчера, но его капитан, по-видимому, решил подождать и выходить в море вместе. Грузы на обоих судах были практически идентичны, да и вооружённых до зубов пассажиров, как я заметил, поделились поровну. Вообще, считается, что идти двумя кораблями гораздо безопаснее, чем поодиночке. Конечно, излюбленной добычей «морских слинов» являются круглые корабли, но слин, когда голоден, не брезгует и меньшей добычей. В таверне мне удалось свести знакомство и пообщаться с товарищем, который, как оказалось, был командиром наёмников, отправлявшихся на втором судне.