— На колени, — раздался строгий голос за моей спиной, и я немедленно опустилась на колени, почувствовав под ними грубые доски причала.
Головы я не поднимала, лишь плотнее прижала к себе кожу бурдюка.
— Подними голову, — потребовал он, и я тут же выполнила его приказ.
Когда поднимаешь голову, есть опасность того, что встретишься взглядом с мужчиной.
— Тал, Лаура, — сказал он.
— Тал, Господин, — ответила я на приветствие.
Для нас любой свободный мужчина — Господин, а любая свободная женщина — Госпожа. Мужчины, работавшие здесь, знали нескольких из нас, тех, кто обычно обслуживал причалы, по именам. Нас, спешащих по порученным нам делам, часто окликали, подзывали, подшучивали, подразнивали, комментировали и так далее. С нами здесь обращались с грубоватой фамильярностью. Я часто ускоряла шаг, получив шлепок пониже спины. Обычным делом было остановить нас, оторвать от исполнения обязанностей, облапить, приласкать и поцеловать. В конце концов, мы были рабынями. Некоторым девушкам, бывшим свободным женщинам Ара было тяжелее. На их долю выпадало гораздо больше подобных шуточек, шлепков и скабрёзных комментариев. Мужчины, особенно, ветераны тех войск, что прежде участвовали в оккупации Ара, на память не жаловались, и были не прочь внушить этим женщинам, что те больше не были гордыми, свободными, благородными и неприкосновенными, что теперь они превратились в простое имущество, в животных, в рабынь.
— Что у тебя в бурдюке? — спросил мужчина.
— Он пуст, — ответила я, несколько удивлённо, поскольку это было очевидно и без вопросов.
— Ну так наполни его, — велел он.
— Да, Господин.
— Я видел, как тебя продавали, — заявил он.
Меня, как и многих других девушек, покупали агенты пани. Конечно, в тарновом и корабельном лагерях были и частные рабыни, но я, как и большинство местных девушек была одной из общественных рабынь.
— Я надеюсь, что я нравлюсь Господину, — предположила я.
— Я даже предлагал за тебя цену, — признался он, — двадцать тарсков. За сколько Ты ушла с торгов?
— За сорок восемь, — ответила я.
— На тот момент это было справедливой ценой, — кивнул мужчина.
— Господин искал девушек, для перепродажи, — предложила я.
— Верно, — подтвердил он. — Теперь за тебя дали бы больше.
— Господин? — не поверила я своим ушам.
— Ты стала более аккуратной, — пояснил мужчина, — более гладкой, лучше говоришь и двигаешься. Ты стала более красивой и более рабской.
— Я больше времени провела в ошейнике, Господин, — объяснила я.
— Несомненно, Ты теперь более беспомощна, — добавил он, — более отзывчива.
Чувствуя, что краснею от стыда, я поспешила опустить голову.
— От опытного взгляда такие вещи не скроешь, — усмехнулся мужчина.
Я склонилась перед ним и нежно поцеловала сначала его правую ногу, а затем левую. Мне понравилось делать это для такого мужчины, столь сильного и властного.
— Теперь Ты могла бы уйти с торгов приблизившись к серебряному тарску, — заключил он.
Тогда я снова выпрямилась на коленях и, не осмеливалась встречаться с ним взглядом, сказала:
— Рабыня благодарна за то, что Господин доволен ею.
Насколько привлекательными оказались очень многие из гореанских мужчин! Я знала, что они часто глазели на меня, особенно в последние недели, и чем дальше, тем больше. Впрочем, я сама часто бросала свои застенчивые взгляды, надеясь, что остаюсь незамеченной. Не думаю, что в этом я хоть в чём-то отличалась от других рабынь. В конце концов, есть мужчины, и есть женщины, и естественно, что каждый пол должен чувствовать желание к другому, мужчина желание господина, а женщины желание рабыни. Как изумительно было бы, думала я, принадлежать одному из них, быть рабыней только одного мужчины, быть его единственной, быть его настолько, чтобы он мог делать со мной всё, чего бы ему ни захотелось. Как часто по ночам, запертая в длинной, низкой конуре, скованная одной цепью с другими такими же, я думала об одном, особом мужчине, том, который мне так запомнился по нашим прежним встречам. Как давно это было, но я так и не смогла его забыть. Воспоминания о нём по-прежнему были свежи во мне. А я даже не знала его имени. Впервые я увидела его в торговом центре на далёкой планете. Потом на складе, лёжа связанной у его ног. Последний раз я видела его через решётку выставочной клетки незадолго перед моей продажей. Я не сомневалась, что он, так или иначе, был причастен к тому, что я оказалась на Горе, к тому, что теперь я ношу ошейник. В клетке он меня не узнал. Похоже, он даже не помнил меня. Для него я была ничем, всего лишь одним животным среди множества других, которых можно ловить, пасти, покупать или продавать.