Но рюкзаки не казались тяжестью. Люди шли. Их подгонял вперёд ветер перемен. Немногие из нас были дровосеками. Большинство здесь были наёмниками, некоторые моряками, многие не’ер-до-веллами, другие безземельными мужчинами и беглецами. Больше всего, по моим прикидкам, здесь было ветеранов оккупационных сил, тех, что ещё не так давно размещались в Аре. Их инструментами были меч и копьё, а не топор, тесло, рубанок и пила. Очевидно, наконец-то, пришёл конец, казавшейся бесконечной рутине валки деревьев и перевозки, рубки сучьев и сдирания коры, изнурительного труда в лесу, цели которого нам так никто и не удосужился объяснить. Утром четвёртого дня мы вышли на взлобок, с которого открывался вид на Александру, серебристой лентой протянувшуюся впереди и внизу. Многие мужчины не удержались от удивлённых криков. Я, вместе с сотнями других, поспешил вперёд, предполагая увидеть большой торговый форт, возведённый на берегу, чтобы контролировать торговлю на Александре. Однако, выйдя на край леса, я, как и многие другие, замер как вкопанный, ошеломлённый увиденным. Внизу, в том строении, что казалась маленьким на таком удалении, я опознал остатки длинного, широкого, теперь пустого стапеля, а стоящая у причала конструкция, была ничем иным, как корпусом огромного корабля. Да что там корабля, это был не меньше чем деревянный остров, плавучий город, втиснутый в корпус корабля.
— Это — корабль Терсита! — воскликнул какой-то мужчина.
— Его не может существовать, — заявил другой.
Конечно, мы все отмахивались от слухов и историй гуляющих по тавернам.
— А что же тогда, по-твоему, это? — спросил его первый мужчина, указывая в сторону причала. — Видишь!
— Продолжать движение! — потребовал офицер пани. — Вперёд!
Фургоны тронулись с места и покатились вниз по склону. Заскрипели колодки тормозов, прижатых к ободам колёс. Возницы одерживали повозки, чтобы те не покатились под уклон слишком быстро. Некоторым это удавалось с трудом, и фургоны наваливались на тарларионов. Напуганные животных визжали.
— Осторожнее! — крикнул офицер.
Колонна мужчин также начала спуск по склону, скользкому после не прекращавшегося пару дней дождя.
— Пага! — крикнул кто-то из мужчин.
— Война! — поддержал его другой.
— Рабыни! — воскликнул третий.
Я на какое-то время задержался на гребне.
Корабельный лагерь оказался намного меньше тарнового, но и здесь имелось не меньше сотни различных построек, главным образом располагавшихся на север от стапеля. Немного позже я узнал о существовании небольшого, окружённого частоколом анклава на другом берегу реки. Никто толком не знал о том, что там могло находиться, но все предполагали, что у пани имелись веские отделить это от основного лагеря. Позади и слева от меня стояла Асперич. Она уже научилась тому, как именно рабыня должна следовать за хозяином. Мне было приятно преподавать ей различные аспекты её ошейника. Теперь она более чем хорошо знала, что он был на ней и был заперт.
— Возможно, — сказала она, — теперь Господин может продать меня.
Я обернулся и окинул пристальным взглядом свою рабыню, паговую девку, стройную, красивую брюнетку, которую назвал Асперич в честь её родного острова. Она была куплена мною в одной из таверн Брундизиума. Она дважды была недостаточно почтительна, а я не из тех, кто готов поощрять такие вещи. В первый раз, возможно, по-дурацки, воздержался от наказания, но позже она снова посмела стать причиной моего недовольства, а это уже ошибка, которую я не видел причины прощать во второй раз. Я договорился, чтобы её хорошенько проинформировали о том, что рабыня должна стремиться быть неизменно приятной для мужчин. Было очевидно, что она недолго носила свой ошейник. Полагаю, именно в этом крылась причина того, что она была менее чем безукоризненна, во-первых, а во-вторых, наивно думала, что сможет избежать наказания. Безусловно, многие рабыни стремятся избежать либо предотвратить наказание, даже те, кто должны были бы лучше знать что такое неволя. Плеть, кажется, штука, мягко говоря, неприятная. Так что, пусть помнят об этом, и хорошенько думают над своим поведением. Интересно видеть их умоляющими, столь беспомощными в вашей власти. Какой она была самонадеянной, как уверена бала в эффекте своей красоты. Что верно, то верно, красота её была значительной. Возможно, мне не следовало беречь плеть в первый раз. Вероятно, Это было ошибкой, поощрившей её полагать, что она сможет избежать наказания и во второй. В любом случае я, не больше чем любой другой рабовладелец, не уступил её слёзным уговорам, её жалкой лести и умной хитрости, её улыбкам и фальшивым обещаниям. Когда она сделала все эти попытки, должным образом отмеченные и принятые к сведению, я проследил, к её страданию, чтобы ей вкратце освежили знакомство с плетью, которого она заслужила. После этого, заслуженного урока, она не только оказалась не в состоянии быть благодарной мне за то, что счёл нужным проявить беспокойство к её улучшению, но и, что невероятно, была обижена на меня, и даже утверждала, что ненавидит меня, как будто это хоть для кого-то могло представлять интерес. Однако я почувствовал раздражение, и, к её ужасу и тревоге, купил её. Девка, совершенно неожиданно, нашла себя собственностью того самого человека, которого она попыталась унизить или смутить. Теперь ей пришлось носить его ошейник. Почему я купил её? Во-первых, она была красива, и даже очень. Во-вторых, кому-то ведь нужно было преподать ей её ошейник, урок, который она ещё не извлекла. И, в-третьих, мужчина нуждается в рабыне. А она вполне подходила на эту роль.