— Вы платите за это?
— Нет, они это дарят за красивые глаза! — Он накрыл ладонью лицо, сжал его пальцами.
Лицо побледнело. Кроу медленно провел ладонью по носу, рту и подбородку, словно снимая ладонью свой гнев.
— Слушай, парень, — сказал он очень тихо. — Подумай сам. С грузом надо обращаться умеючи. — Он подтянул меня за руку поближе. Галстук его щекотал мне подбородок, а губы шевелились возле самого уха. — Если у них возникнет подозрение, что этот груз дожидался не «Дракона», то игра закончится не в нашу пользу.
Я стряхнул его руку.
— Они вас хорошо знают. Вы говорите по-французски. Вы знали, к какому доку подойти.
— Что ты сказал?
Очень советовал Дашер не злить капитана. Но было поздно. Я подтянулся и сосредоточился.
— Вы — контрабандист, капитан Кроу, вот что я думаю.
Рот его открылся. Я ожидал чего-то невообразимого и непроизвольно сжался, когда он поднял руку. Но он меня не ударил. Он только почесал ухо и понурил голову, как нашкодивший ребенок.
— Близко к истине, — сказал он. — Я был контрабандистом. К вечному моему стыду, действительно был. — Он повернулся ко мне спиной. — Но я больше не занимаюсь этим промыслом, мистер Спенсер. Эта банда Бертона, о которой писал человечек, я хочу, чтобы ее не стало, пусть их всех перевешают.
— Перевешают? В «Баскервиле» вы говорили иначе.
— Эть, разговоры… они и есть разговоры. — Он сел на поручень, скребя ногой палубу. — Помню, когда я увидел вашего отца впервые, в старом «Баскервиле», он показался мне перестраховщиком, человеком, который чует дым там, где им и не пахнет. — Капитан Кроу поднял и снова опустил взгляд. — Но сейчас он доверяет мне свое судно, своего собственного сына… он, но не вы, мистер Джон.
Все это звучало убедительно, но я видел его в действии.
— Вы очень осторожны, — сказал Кроу. — Это хорошо, мне это нравится. — Он снова схватился за свой галстук. — Смотри-ка сюда, — сказал он, оттягивая галстук от шеи.
Я впервые увидел его шею, которую охватывал багровый шрам устрашающих размеров.
— Они пытались меня повесить, контрабандисты. Так они поступают с теми, кто восстает против них.
Я видел узор веревки, запечатлевшийся на коже. Можно было представить, как туго была затянута петля, как он отчаянно пытался сделать вдох.
— Я должен отомстить, — сказал он, закрывая шею. — Вот почему я здесь.
— А этот седой с пристани?
— Это один из них, — сказал Кроу. — Он бы с удовольствием перерезал мне глотку. Так что возьми-ка мою подзорную трубу, сынок, — она рядом с компасом — и поднимайся на мачту. И следи за ним. И еще за горизонтом. Если контрабандисты появятся, они будут вооружены до зубов.
Я не доверял этому человеку. Но что было делать? Я сам принял решение идти сюда, против этого нечего было возразить. Я взял капитанскую подзорную трубу, залез на мачту и стал наблюдать за проливом и территорией пристани, погрузка продолжалась, до меня доносился грохот бочек. Один раз мне показалось, что седовласый промелькнул в толпе на набережной. Мимо упряжки лошадей, крана, телеги, какое-то движение, замеченное краем глаза. Он исчез за носом «Дракона», я навел трубу и настроил ее на резкость, но он больше не появлялся. Он словно растворился.
Солнце прошло зенит и начало опускаться, а погрузка все продолжалась. Наконец я услышал глухой звук захлопывающихся люков, французы покинули палубу. Наши сигнальные флаги уже убраны, концы отданы, освободившийся «Дракон» снова поворачивает в открытое море.
Если сюда мы шли по ветру, то теперь ветер дул навстречу. Шхуна шла от берега до берега бухты, каждый раз разворачиваясь. Тяжело груженный, «Дракон» стал неповоротлив. Но начался отлив, и «Дракон» вышел из защищенной гавани.
Судно больше не поднималось на волнах. Оно пробивалось сквозь них, окутанное тучей брызг, держа курс на север, к берегам Англии.
И до следующей зари одному из нас суждено было умереть на его палубе.
10.
Пушки в тумане
Франция осталась в тумане в двадцати милях позади, когда с наветренной стороны появился парус. Капитан Кроу схватил свою трубу и полез на мачту.
Мэтью и повар находились на носу. Дашер стоял рядом со мной у штурвала. Я как мог держал судно по ветру. Но капитана все же дико мотало на мачте, и ему приходилось крепко держаться за деревянные перекладины. Парусина била его по рукам.
С палубы далекий парус казался чем-то вроде гребня одной из тысяч волн, вздымавшихся в Ла-Манше. Но все же было заметно, что он растет, выделяется на фоне моря, как будто вихрь пены и брызг направляется к нам.
— Яхта, — крикнул капитан. — Быстро идет. Курс нам наперерез.
Уже различались ее паруса.
— По ветру! — приказал капитан.
Я крутанул штурвал. «Дракон» развернулся, люди на носу прыгнули к полотнищу кливера. Капитана, застрявшего на середине мачты, нещадно швыряло из стороны в сторону, он с трудом боролся с качкой и со своей подзорной трубой.
Парус увеличивался.
— Прямо за нами! — крикнул капитан. Он направлял свою трубу то назад, то вперед, словно искал в пустынном море место, в котором можно было спрятать шхуну.
Яхта оказалась быстрее и постепенно увеличивалась, сокращая расстояние. Водоизмещение ее было не менее тридцати тонн.
Капитан спустился с мачты. Он подошел к борту, сдвигая и раздвигая свою зрительную трубу, издававшую при этом резкие щелчки.
— Двадцать миль до Франции, — сказал он. — Двадцать миль до дома. Куда ни подайся, эти дьяволы загонят нас, как собак.
— Кто они? — спросил я.
Он едва удостоил меня взглядом.
— Он еще спрашивает…
Конечно, контрабандисты. Они выжидали погоду и обнаружили нас на пути домой, нагруженных их бочками. «Если контрабандисты появятся, они будут вооружены до зубов», — сказал капитан. И теперь он со страхом смотрел в их сторону.
— У него преимущество. Черт бы взял этот ветер. — Он уставился в небо, потом в сторону яхты. — На румб в подветренную! — заорал он мне. — При ветре и без ветра, понял?
Дашер ухмыльнулся:
— В общем и целом. Прекрасный оборот.
Я повернул штурвал, «Дракон» качнулся и лег более полого к волне, выиграв узел или больше.
— При ветре и без ветра, — повторил я. «Дракон» бороздил пролив, каждый из нас по очереди бросал взгляды то вперед по курсу, то назад, на догоняющую яхту. Я чувствовал мощь надутых парусов шхуны, видел вздетый над морем бушприт.
— Через три часа они нас достанут, — сказал капитан Кроу.
Бушприт «Дракона» взмывал над волнами, погружался и снова поднимался в серебристой дымке брызг. Я слышал рев драконьей головы и гудение парусов. Волны вздымались и падали, паруса зачерпывали воду, тут же сливая ее обратно, как будто «Дракон» вспотел от бешеной гонки.
Я чувствовал вес груза. Он тянул вниз и позволял волнам зарывать шхуну. «Дракон» более не несся галопом, как чудесный жеребец, он превратился в рабочую лошадь, коренастую и неторопливую, в мокрой гриве брызг.
А яхта сокращала дистанцию.
— Эта посудина лучше идет, когда за кормой ее подгоняет покойник, — с нервным смехом высказался Дашер. — Где покойник, нам сейчас нужен мертвец за кормой.
— Заткнись, — сказал Кроу. Он стоял у борта, пальцы, как когти, вонзились в дерево, одежда трепыхалась на ветру. Капитан казался частью судна, неподвижно возвышаясь на качавшейся палубе. Он не отводил глаз от погони.
Двое других отошли к фок-мачте — так далеко от носа я их, пожалуй, вообще не видел, если на считать их вахты у штурвала. Они держались за тросы и, стоя лицом друг к другу, смотрели в мою сторону. Снова я задумался, кто из них приблизился ко мне под палубой. И не был ли другой тем, кого мне следовало бояться, «от кого этого меньше всего ожидаешь».