— Ты ведь сам знаешь, что по этим горам не очень-то раскачешься.
В дверь постучали, и Джанмурчи шагнул через порог.
— Чего тебе? — спросил Кондратий.
— Командир, я пришел говорить с тобой.
— Послушай, сейчас ночь. Мы поговорим завтра.
— Не гони его, Кондратий, он зря не придет, — сказал Будай.
— Тюра, я пришел с тобой говорить о крови.
— Сядь и говори скорей, в чем дело, — устало перебил командир полка.
Джанмурчи важно сел и, не спеша, спросил:
— Какая кровь у твоих лошадей?
— Я езжу, на породистых лошадях, ты ведь это знаешь,— не теряя терпения, отвечал Кондратий, но в голосе его был легкий упрек, потому что он устал до последней степени.
— Хорошая лошадь, у которой хорошая кровь, — упрямо сказал Джанмурчи, хотя никто с ним не спорил.— Командир, — продолжал он, — сейчас в тюрьме сидит Алы, сын Джантая.
— Я знаю, —со скукой сказал Кондратий. — Из-за этой новости ты вламываешься ночью ко мне и не даешь спать?
— А в чем дело? — спросил Будай.
— А это все та старая разбойничья история, которую ты знаешь.
Кондратий не стал продолжать, потому что Джанмурчи страстно его перебил.
— Старый Джантай — хороший человек. Русский пристав его жену взял. Самого крепко бил. Зачем? Джантай пристава убил, в горы ушел. Тридцать пять лет в горах живет. Теперь говорят: Джантай — плохой человек!
— Он — разбойник, — сказал Кондратий.
— Зачем за пристава заступайса? — яростно спросил Джанмурчи.
— Болван!— закричал взбешенный Кондратий и подбежал к проводнику.
Однако Будай схватил его поперек туловища и удержал.
Джанмурчи дружелюбно засмеялся:
— Теперь моя глупая голова понимает все. Командир не любит пристава. Джантай — тоже не любит. Джантай не знает, что пристава нету. Он сидит и боится.
— А зачем он стрелял в пограничников? — спросил Кондратий.
— Когда нападают, надо стрелять, — рассудительно ответил проводник. — А в кого Джантай не стрелял? В казаков стрелял, в купцов стрелял.
— Зачем ты все-таки пришел? — миролюбиво спросил Кондратий.
— Я хочу сказать тебе, чтобы ты поехал к Джантаю. Нам это по дороге. Поезжай, поговори, и Джантай больше не будет разбойником, когда узнает, что пристава больше нет.
— Что же он за девять лет не узнал?
Джанмурчи взволнованно встал с места.
— Нет, иншаллах! Он этого не знает. До Джантая три месяца пути. К Джантаю можно проехать только летом. Кругом него коровы, быки, лошади. Кого будет спрашивать?
Кондратий продолжал насмешливо улыбаться, и Джанмурчи вдруг неистово завопил на весь дом:
— Ты к нему человека посылал? Ты ему сказал?
Потом, сразу успокоившись, он презрительно протянул:
— Даже дороги никто не знает к Джантаю.
Он кивнул головой на Будая и продолжал:
— Пограничники дорогу, к Джантаю искали. Туда ехали шагом, а назад, у кого коней не было, десять дней бежали впереди конных.
Потом он успокоился и, как бы извиняясь за свою выходку, тихо добавил:
— Джантай не знает, но его сын Алы, который сидит в тюрьме, он знает.
— Алы — мальчишка, — сказал Кондратий, — пока он у меня в руках, Джантай скорее сдастся. Я слышал, он его любит.
— Алы — не мальчишка. Алы — большого рода арыков[16]. Арык-Аксуяк — белая кость — аристократ. Когда Джантай с вами воевал, Алы тоже воевал. Он джигит. Какой он мальчишка?
Проводник встал с места и торжественно заговорил!
— Арык был пастухом киргизских племен. Арык имел такое сердце, что ездил без дороги. Он имел такую голову, что запоминал и называл горы.
Будай и Оса скептически улыбались.
Джанмурчи продолжал:
— Ты поедешь туда, где нет дорог. Твой конь будет идти, где никогда не были люди. Возьми Алы. Он — арык. Он никогда не пил вина, не курил табаку. Он чует дорогу, как волк. На скаку он сбивает ворона пулей из ружья. Возьми Алы, и ты приедешь в долину его отца. Старый Джантай поверит тебе и придет на русскую пшеницу.
— Так ведь ты сам будешь у меня проводником, да еще, кроме тебя, несколько красноармейцев из разных районов — они такие же киргизы, как твой Алы, и дороги знают ничуть не хуже.
— Мои глаза никуда не годятся перед его глазами. Он знает все дороги. Кроме того, он знает все, что знают архар и волк.
— Хорошо, я подумаю.
— Почему тебе его не взять? — спросил Будай.— Лишний хороший проводник не повредит.
— Ты думаешь? — переспросил Кондратий. — А если он заведет в засаду?
— Нет, этого не может быть, — сказал Будай. — Скажи Алы, что ты едешь к нему в гости. И ты будешь в полной безопасности.
Кондратий секунду подумал, потом сел к столу и написал записку.
— Возьми это и отнеси на гауптвахту, — сказал он Джанмурчи и тут же прибавил: — А он не убежит?
— Куда побежит арык? — гордо сказал Джанмурчи. — Разве он заяц?!
— Ну, хорошо, ты мне надоел, — проворчал Кондратий, и Джанмурчи, почтительно поклонившись, взял записку и исчез за дверью.
— Уже день, нам пора, — сказал Кондратий.
Он задул оплывшую свечу, распахнул ставни и вышел из душной комнаты. Солнце ослепительным светом заливало деревья и двор. Оса с наслаждением вздохнул всей грудью. Черные, будто малеванные, тени тополей легли на тесовые крыши. Тополя лопотали серебряными листьями, радостный гам наполнял весь двор. Погрузка уже началась. Как всегда перед выступлением, Кондратий испытывал легкое радостное волнение. Он чувствовал себя, как охотник перед большой охотой. Но теперь в присутствии Будая он сдерживал радостную улыбку, Между ними не было сказано ни одного слова, но Кондратий чувствовал, что Будай всей душой рвется с ним. Поэтому он пожал его большую руку, которая от горя стала бессильной и дряблой, и сказал:
— Будь спокоен, я сделаю все, что смогу, и, может быть, верну Марианну!
Будай посмотрел на рослых пограничников, которые возились около лошадей, и взглянул в глаза своего друга. Он увидел холодную, спокойную волю и с благодарностью пожал ему руку. Потом молча повернулся и понуро пошел из ворот. Кондратий бегло оглядел двор и хитро улыбнулся. Уже давно он распустил слух, что поедет с научной экспедицией на изыскания в горы. Весь город знал, что комический старик с протодьяконовскими кудрями поедет вместе с командиром полка. Почтенный академик уже гарцевал на лошади посреди двора,
Против ворот толпились на конях любопытные в пестрых халатах. Эго были люди Байзака. Кондратий приказал распахнуть ворота, и они могли смеяться сколько угодно.
Урус бабай[17] вносил беспорядок повсюду. Пограничники совсем не умели грузить. Тяжелые патроны и легкие халаты вьючили на одну лошадь. Уже сейчас ящики кривили вьюк набок. Тогда четыре человека стали стягивать веревкой вьюк и пропустили ее внизу вместо подпруги.
Зрители надсаживались со смеху. Завтра к вечеру на животе лошади будут раны. Многие слезли с лошадей, перешли через дорогу и уселись на корточки.
— Чего не понимаешь? — орал Саламатин, добродушно перемигиваясь с сидящими на земле зрителями.— Сказано: грузи через номер — и грузи!
Волосатый академик пробовал вмешаться, чтобы внести порядок, но его никто не слушал. Фотографические аппараты и тяжелые мешки с сухарями взвалили рядом и прикрутили так, что конь ржал от боли. Оса видел все и посмеивался.
— Я поеду вперед. Мне надо заехать домой. Потом я вас догоню, — недовольно заявил академик.
Оса благодушно отпустил его, и погрузка продолжалась. Через час со двора комендатуры вереницей тронулись всадники и вьючные лошади.
Контрабандисты радовались.
Этот человек и вполовину не был так страшен, как Будай. Конечно, он едет в горы искать камни, как и разные другие ездили.
Караван имел как раз такой вид. Длинные палки палаток торчали и мотались. Звон котелков, стук внутри тюков и какое-то дребезжание были слышны за целую улицу.
Ха-ха-ха! Действительно, они не собирались прятаться. Можно ли сделать засаду, грохоча и звеня на каждом шагу?