— Мариам, я сейчас убегу. Недалеко есть пограничники, они тебя ищут!
Мариам схватилась руками за грудь и сдержала крик. Ее глаза сверкали.
— Пограничники ищут тебя, — продолжал Батрхан. — С ними джигиты Джантая! Наверно, будет бой! Не бойся, я вернусь и приведу пограничников. Еще не придет время ночного намаза, как я уже буду тут.
Он беззвучно поднялся и пошел к прогалине, где паслись ослы. Полог юрты отпахнулся.
— Мариам, — грубо закричал Шавдах. — Иди сюда!
Марианна встала и пошла. Ее сердце билось, занимая всю грудь. Она боялась обнаружить свое волнение. Она посмотрела на свирепое лицо Шавдаха, и ее охватил ужас. Робкая и жалкая, она шагнула в юрту и стала у входа. Теперь она знала, что это — место всякой киргской женщины. Кто-то дружелюбно протянул ей обглоданную кость. Марианна не обиделась и стала ее грызть. Рядом с ней киргизская женщина так же жадно глодала объедки.
Снаружи раздался топот коней и залаяли собаки.
— Стой! — закричал приближающийся голос в темноте.
Контрабандисты переглянулись. Уже наступила ночь. Один из них схватил котел и вывернул его весь в костер.
В ту же минуту несколько человек бросились на Марианну. Она закричала, отчаянно отбиваясь, но ей мгновенно заткнули рот, потом подняли край юрты и выволокли наружу. Приехавшие бросились в юрту, но там было темно и тихо. Удушливый дым застлал все.
Джанмурчи, Алы и Золотой Рот рыскали в темноте на конях во все стороны, но никого не могли найти.
— Мариам, Мариам! — отчаянно кричал Батрхан, беспомощно бегая в темноте.
Вдруг чуткое ухо Алы услышало топот в стороне.
— Джанмурчи! — закричал он, и все кинулись на его крик.
Через минуту, слыша рядом топот коней, сын Джантая бросил аркан. Петля захлестнула толстого Шавдаха, и сорванный с седла толстяк грохнулся с конем наземь. Джанмурчи плакал, разрезая веревки на Марианне. Она была в обмороке. Батрхан чиркал свои драгоценные спички одну за другой. Золотой Рот вглядывался в темноту, желая скрыться. Потом он подъехал к Джанмурчи и сказал:
— Нам надо ехать к Зеленой Осе.
Джанмурчи не успел ответить. В темноте послышался такой топот, будто скакала целая орда. Алы поднял бесчувственную Марианну и рванулся с ней на коня. Но было поздно. Густая толпа всадников окружила их тесным кольцом.
— Кто, кто? — закричал безоружный Алы, но ему не отвечали.
Он нанес подряд два страшнейших удара плетью, и два всадника грянули на землю. Джанмурчи выхватил из-за пазухи револьвер и стал стрелять. Алы поднял на дыбы коня и рванулся вперед, надеясь прорваться. Но в ту же минуту Джанмурчи слетел с седла, так как аркан охватил его поперек тела. Целая орава спешившихся сбила с ног Батрхана, а Золотой Рот орал где-то на земле внизу, как будто с него сдирали кожу. Голос из темноты сказал:
— Сын Джантая, закон не позволяет тебя обидеть. Пусть эта женщина будет с тобой, но ты — пленник. Мы поедем назад и будем говорить.
Несколько человек, повисшие на поводу и державшие коня Алы, отступили в сторону. Марианна пришла в себя и слабо стонала. Какой-то всадник растолкал толпу, приблизился и зажег спичку. Джанмурчи, который стоял на земле и держался за стремя Алы, закричал от ужаса.
При вспыхнувшем пламени спички из темноты выступило лицо Байзака.
— Когда-то на ярмарке ты засмеялась мне в лицо, — сказал отец контрабанды, обращаясь к Марианне. — С тех пор ты меня не видела. Почему же ты теперь не смеешься?
Никто ему не ответил, и пленные, окруженные со всех сторон контрабандистами, двинулись куда-то в темноту.
Глава IV АЛЫ, СЫН ДЖАНТАЯ
Яркое пламя костров освещало юрты. При каждой вспышке огня они выступали из темноты белыми грудами. Когда кто-нибудь подходил к огню, ярко-красный чапан, белая треуголка и смуглое лицо вырисовывались так, что было видно каждую черточку. А когда люди отходили в тень юрт, они исчезали, как будто проваливались сквозь землю. Около полуночи послышались говор и топот коней. Впереди всех ехал Алы с Марианной. Она сидела боком на коне, и юноша бережно поддерживал ее. Он был похож более на предводителя, чем на пленника. Его встречали с почетом, чтобы не оскорбить сына Джантая. Цветные ковры стали поспешно расстилать на траве перед самой большой юртой. Они казались дырявыми, так как темных пятен узора не было видно при свете костров. Зато желтые и красные узоры рдели и выступали на земле при каждой вспышке огня. Костры горели по всему пастбищу. Издали они сияли красным пламенем, и вокруг них далеко брезжило красное зарево. Алы повернул коня в сторону и проехал по разостланным коврам. Потом остановился около самой большой юрты и бережно снял Марианну с коня. Байзак подъехал к Алы. Его выхоленное смуглое лицо загорело и было обветрено. Небрежно помахивая плетью, он сказал:
— Будем ли мы ссориться из-за этой женщины?
Алы молчал. Байзак все больше затягивал повод коня, будто хотел поднять его на дыбы, чтобы обрушиться вместе с конем на юношу и Марианну. Алы обнял женщину одной рукой и бестрепетно смотрел в глаза Байзака. Потом неторопливо и надменно он еще больше поднял голову и сказал:
— Ты знаешь, что я — арык?! Ты забыл, что я сын Джантая?! Берегись! — И, секунду помолчав, он бросил коротко и повелительно: — Долой с коня!
Это было приказание манапа, за которым стояли обычаи рода.
Марианна, замершая от ужаса, увидела, что слова юноши были как окрик укротителя, который заставляет пятиться тигра. Байзак ослабил повод, медленно вынул ногу из стремени и слез с коня.
— Я хочу говорить с тобой, сын Джантая, — злобно проговорил он, подойдя к Алы с конем в поводу.
Иншаллах! — сказал юноша, подняв глаза к небу. — Пусть эту женщину вымоют, оденут и накормят или ты не услышишь от меня ни одного слова!
Марианна закричала от страха и вцепилась в руку Алы. Юноша грустно улыбнулся и сказал:
— Я буду около юрты. Тебя никуда не увезут. Или мы вернемся, или умрем оба.
Потом он взял ее за руку, проведя несколько шагов, и отдал на попечение женщин.
Когда Марианну увели в юрту, Джанмурчи и Золотой Рот уселись с разных сторон и смотрели на юрту, не спуская глаз. Судьба заставила шакала сделать выбор, и теперь Золотой Рот был вполне предан Алы. Он знал, что это все-таки лучше, чем быть посредине между такими большими врагами.
— Идем, — пренебрежительно бросил Алы и прошел впереди Байзака.
Они вошли в юрту и молча сели к огню. Толстый, злобный Байзак сидел по другую сторону очага. Сквозь пламя и дым по временам было видно его свирепое лицо. Алы сидел неподвижный и прямой. Казалось, он в своей печали не замечал врага, который смотрел на него в упор и злобно. Наконец Байзак заговорил:
— Оса захватил опий, но теперь у меня в руках жена Будая и ты. Если я не получу опия, я убью вас обоих и вернусь в Каракол.
Алы молчал.
Лицо Байзака, исковерканное гневом и похожее на маску, подалось вперед. Он хрипло продолжал:
— Ты можешь все исправить. Забудь об этой жене пограничника. Я говорю с тобой, как с Джантаем. Пообещай мир, и мы будем вместе. Если мы отобьем опий и поделим его пополам, ты можешь уехать в Китай. Ты будешь очень богат.
Алы поднял тонкие брови. По его оливковому лицу прошла презрительная улыбка.
— Старые люди хорошо говорили: саяку и сороке пощады нет!
— Да, я знаю, что честь арыка больше саяка, — покорно сказал Байзак. — Ты будешь со мной или умрешь. Повторяю это тебе, как самому Джантаю.
— Ты сказал Джантаю, чтобы он изменил другу? — медленно проговорил юноша. — И ты думаешь, что Джантай тебя не найдет?!
Потом он встал и молча вышел из юрты. Байзак хлопнул в ладоши. Несколько вооруженных джигитов беззвучно появились в юрте. Отец контрабанды в первую минуту хотел приказать перебить пленных. Но не решался отдать страшного приказания. Кроме того, он понимал, что такое месть Джантая. Вековые традиции о неприкосновенности арыков передавались из рода в род. Байзак бесился на самого себя. Он сидел и раздумывал.