— Ты хотел разорить его и добился этого, — сказал Будай.
— Но популярность его от этого не уменьшилась. Пойми, о его бедности никто не знает. И если ты скажешь это им, — тут он показал рукой на стариков, — они не поверят.
В это время, расталкивая всадников, к Кондратию подъехал Джантай. Где-то сзади неожиданно раздался отчаянный крик:
— Уйдет, уйдет, товарищи!
Несколько всадников мчались как буря по зеленому полю. Вороные и рыжие кони уносились цветными пятнами в сумасшедшем карьере. Смех оборвался. Вся толпа пограничников кругом Осы мгновенно пришла в движение. Через несколько секунд все рассыпались лавой и летели вслед за контрабандистами. Из толпы беглецов грянул выстрел, и Юлдаш навзничь опрокинулся на круп лошади. Потом свесился и, прежде чем коня задержали, несколько раз ударился головой о землю. Лица пограничников стали более ожесточенными. Но никто не проронил ни слова. Кондратий снял с плеча свой карабин и, почти не целясь, выстрелил. Ближайшая лошадь взвилась на дыбы. Всадник вылетел из седла и, прокатившись по земле, остался неподвижен.
— На переймы, не пускай! — раздались крики.
Оса увидел, что джигиты Джантая и десяток пограничников мчались наперерез беглецам. Рослый скакун вывернулся в сторону из толпы беглецов. Все приняли его за Байзака. Подобно тому, как переливчатым лаем звенят гончие, когда уходит затравленный зверь, так преследователи разноголосыми дикими криками, перемешанными с выстрелами, огласили все поле. Кондратий снова вскинул свой карабин, но беглец скрылся за холмом. Пришпорив коня, во весь бешеный скок Оса взлетел на горку. Вороной конь мчался как ветер и был далеко. Алы вырвался вперед Кондратия и погнал коня за беглецом.
— Стой, стой, убьет! — кричали тревожные голоса.
Но Алы увлекся и продолжал хлестать коня плетью.
Услышав окрики, он хотел взять в сторону, но тут же увидел, что лошадь его была не взнуздана. Погорячившись, он не заметил этого. Всадник впереди на секунду задержал коня и сразу оказался в десяти шагах от безоружного Алы. Поднятые винтовки и клинки опустились в руках пограничников. Незнакомый контрабандист, пьяный от опия, направил револьвер прямо на юношу и глядел по сторонам, сдерживая коня на месте. Пограничники замерли. Все кони остановились как вкопанные. Кондратий хотел незаметно поднять карабин, но контрабандист повернул коня назад и свирепо закричал:
— Убью!
Потом он обратился к Алы:
— Твоя жизнь, как яйцо, которое я могу бросить на камень. Проси меня, чтобы я этого не сделал!
Алы побледнел, но молчал.
— Стой! — закричал Джантай. — Я отдам тебе тысячу баранов.
Кондратий что-то тихо сказал, и Джанмурчи закричал вслед за Джантаем:
— Кок-Ару отпустит тебя, не стреляй!
Пьяный грубо расхохотался. Кондратий мгновенно вскинул карабин. В ту же минуту бухнул выстрел, и Алы, взмахнув руками, упал с коня. Контрабандист рванул коня вперед, но кругом ожесточенно захлопали выстрелы, и конь завертелся на месте. Убийца спрыгнул с падающего коня и, шатаясь, побежал, припадая за камни. Из-за камня поднялся какой-то человек в отрепьях и бросился на него. Это был Батрхан. Он отлеживался здесь, спасаясь от Байзака. Снова закричали и загалдели всадники, торопя коней во весь дух, но было поздно. Батрхан обхватил изнемогающего беглеца, и они оба упали на землю. Умирающий контрабандист рычал, задыхаясь от гнева, и стрелял в упор в беззащитного беднягу. Батрхан отчаянно кричал, но не выпускал противника. Его ватные отрепья тлели от выстрелов. Когда все подъехали, оба еще дышали.
Кондратий спрыгнул, взял в повод коня Джантая и медленно повел его назад. Около Алы возились лекпом и несколько пограничников. Они поддерживали раненого в сидячем положении. Лицо юноши сразу осунулось, стало землистым и под глазами легли синие тени. Пешие и конные стояли толпой вокруг и молча смотрели. Вся грудь Алы была забинтована.
— Будет жив, — сказал лекпом, взглянув на Кондратия. — У него плечо прострелено навылет.
— А остальных поймали?
— Ну да!
— А Байзак там?
— Нету!
— Ну, чего стали? Поднимай! Особого приглашения ждете? — закричал какой-то грубый голос, и Алы унесли на шинели.
— А Юлдаш жив? —спросил Кондратий.
— Тому бок задело, — отвечал лекпом. — Ну, и руку пробило.
— А не опасно?
— Выживет! Крови много потерял.
Кондратий поехал вперед, остальные последовали за ним. Четко и быстро он отдавал приказания и ни о чем не забыл. Он приказал подсчитать опий, перевязать Марианну и Калычу, переломать винтовки контрабандистов и собрать всех мужчин становища. Его спокойный властный тон, уверенные манеры и распорядительность быстро привели все в порядок Женщины перестали голосить. Трупы были убраны, и через какой-нибудь час Джанмурчи позвал Кондратия. Пастухи молча стояли сплошной стеной, образуя огромный круг. Маленький наездник был сосредоточен, и взгляд его выражал решимость. Позади него шли несколько пограничников и Будай с Марианной. Теперь они не расставались и краснели от сочувствующих улыбок. Кондратий рассеянно глянул на цепь пограничников и джигитов Джантая, вошел в круг, подошел к старикам и сел на подушки. Старики смотрели в землю. Вид у них был понурый. Ни один взгляд не поднялся на начальника экспедиции. Красные, желтые, синие халаты, клочковатые белые бороды и темные лица с надвинутыми остроконечными шапками были неподвижны.
— Все ли старики здесь? — спокойно спросил Оса.
Все головы повернулись к нему. Внимательные темные глаза смотрели на него со всех сторон. Сморщенные старческие лица были неподвижны и бесстрастны, как маски. Была гробовая тишина, хотя несколько сот человек стояли сплошной стеной. Кондратий говорил раздельно и четко, взвешивая каждое слово. Его твердое, суровое лицо было спокойно.
— Отец контрабанды взял бедных людей и дал им в руки ружья, — сказал Оса.
Послышался покаянный вздох сгрудившейся толпы.
Кондратий продолжал:
— Разве они плохо жили, когда у них в руках были палки, чтобы гонять баранов?
Мертвое молчание было ответом на его вопрос.
— Они имели много мяса, а шерсть они возили на базар в город, — продолжал Кондратий, — но их позвал отец контрабанды, и они оставили свои юрты. Одни пошли через снежные горы и понесли в руках опий. Другие имели ружья, чтобы стрелять в пограничников. Вы — люди старые. У вас белые бороды и у многих на голове нет волос. Скажите мне, много они получили за это от отца контрабанды?
Никто не поднял головы. Никто не проронил ни слова. Кондратий снова заговорил, и старики склонялись все ниже и ниже к самой земле, как будто его слова пригибали их головы.
— Эти голодные люди работали для отца контрабанды, не имея для себя куска мяса. Они стреляли в пограничников, пограничники, обороняясь, стреляли в них.
Он замолчал, как будто предъявил обвинение, и ждал, что старики будут оправдываться. Незаметный старичок с тусклым лицом вдруг поднялся в середине круга, повернул к Кондратию бледное, измученное лицо и закричал:
— Мы все боялись отца контрабанды. Мы всегда у него в долгу. У меня два сына ушли в Китай и не вернулись. Если бы я сказал хоть одно слово, он выгнал бы меня здесь на траву, как барана. Куда я должен идти? Без юрты, без коня, без детей, которые повели бы меня, старого человека.
В ответ на слова старика сплошным воплем загремели голоса, перебивая друг друга. Все чуть ли не обвиняли Кондратия,
— Ты был далеко, а Байзак близко!
— Ты заплатил наши долги Байзаку?
Старик замолчал и сел на место. Оса не пожелал сразу же ответить на вопрос. Наоборот, он сам продолжал спрашивать:
— Отец контрабанды взял других пастухов и послал их в долину. Летом там много мух и жарко как на огне. Люди долины имеют плохой кумыс, испорченный от долгого пути. Они не едят мяса и потому худые как палки. Но он заставлял этих людей работать на опийных полях. С утра до позднего вечера они кланялись каждому цветку и собирали опий по капле. Что они получили за это? Пусть они скажут.