А на перекрёстке чёрт её дернул оглянуться.
«Фантастика — это яд».
Буквы над козырьком светились несильно, на фоне стены почти не видно, но Милке они показались ослепительными. Особенно — последняя, переделанная чьими-то паскудными ручонками из восклицательного знака при помощи тривиальной новогодней гирлянды.
Ну, знаете…
Кинув по сторонам пару быстрых взглядов, Милка достала из рюкзака горсть ирисок, а из кармана — рогатку, элементарную и недвусмысленную. И в два счёта расстреляла пакостную букву, несмотря на четырнадцать разделяющих этажей. Впрочем, рогатка была не такой уж и элементарной, её специально под Милкины руки Вовчик делал, другой кто и натянуть такое, пожалуй, что и не смог бы. А ириски — каменной твёрдости, за что и любимы. Рогатка хорошо пристреляна, только вот руки дрожали — таки зацепила попутно одно из верхних окон…
С печальным звоном посыпались осколки, заверещало сигнализацией чьё-то неудачно припаркованное авто, из-за дверей общаги выскочил слишком ретивый охранник и начал заполошно озираться.
Пришлось удирать.
Бегать Милка не любила. Да и зачем, если можно просто шагнуть? И — ещё раз шагнуть. А другие — пусть догоняют, трусцой или даже галопом. Вот и сейчас, промелькнув длинной тенью через подворотню, она почти сразу же перешла на шаг. Возвращаться к остановке смысла нет — общежитие располагалось в новом районе, почти на краю города. До трассы и пешком минут за пятнадцать вполне, особенно с Милкиными-то ногами, только Безвиху перейти.
На мосту было ветрено. От воды тянуло промозглой сыростью, и Милка ссутулилась, стараясь прикрыть коротким воротником ветровки замерзающие уши.
Они даже не взглянули… Она почти два года собирала данные, рылась в архивах, а они не захотели просто посмотреть.
И ладно бы — в далекой Москве… Так нет же! В двух шагах от эпицентра того самого феномена, исследование материалов о котором ныне признаётся неприличным даже для курсовой работы.
В ларьке за мостом купила каких-то консервов — просто ткнув пальцем, не разбираясь, ей было всё равно. И бутылку водки. Литровую.
Дальнобойщик, подбросивший до нужного поворота, всё пытался разговорить угрюмую пассажирку, но не преуспел, и, кажется, обиделся. Милке было плевать.
Светлячковый пунктир трассы остался позади. Под кедами мягко пружинила слежавшаяся хвоя, потянуло фитонцидно-гнилостным ароматом свежеразрытой могилы, за ноги стали хватать наиболее вредные кусты. Ещё не настоящая тайга, но уже и не городская лесопосадка.
Тут сегодня тоже было сыро и мерзко. На голову сыпался всякий хлам, время от времени капюшон сдёргивали наглые ветки, и за шиворот тут же прицельно шлепалась тяжёлая капля. Вдобавок от ириски ныл зуб, что не могло не отразиться на и без того уже основательно скисшем настроении. Милка споткнулась о корень и чуть не упала, но вовремя схватилась за какую-то сосну. И, разумеется, насадила ладонь на острый сучок. Шипя сквозь зубы, выругалась. Но как-то вяло.
У приколоченной к стволу выцветшей и помятой жестянки с едва угадывающейся меткой «Опасно!» покинула тропинку и пошла по притопленным брёвнам. Сверху их не видать, и ноги мокрые, зато на сам остров никто не суётся, обманутый широким пространством чистой воды.
Ещё прошлой весной она подновила заброшенную гать, накидав для удобства свежих брёвен, только вот скрепить толком так и не удосужилась, всё откладывала. Проходя по одному из тех самых, плохо закреплённых, поскользнулась и по пояс ушла в жидкую грязь. Настроение стало до того отвратительным, что даже не возникло желания выругаться.
У самого острова подвернула лодыжку, скользя по набухшей мягкой коре скрипящими от воды кедами. А последнее бревно еще и подло крутанулось, глубоко уйдя в воду под Милкиным весом и наподдав другим концом пониже спины. Да так подловастенько, что Милка, профуэтировав пару метров до берега, на ногах всё-таки не удержалась и ткнулась лицом в грязные прошлогодние листья.
Стало совсем кисло.
А чтобы жизнь не показалась апельсином, начал накрапывать дождь…