— Это он, ага, дрянь такая!
— Ни хрена себе!
— Контрим крабом! Разворачиваемся на правую сторону! Разобраться по местам! Сов, Пьетро, Степ, Талвег и Эрг на линии атаки со мной, Стая позади! Используем лобовой рывок и скользим!
Мы в спешке рухнули, поднялись. Раздались — немного, по-быстрому, разбились на звенья. Мы тащились и тащились, торопясь, как только могли, наполовину утонувшие в песке, вереница бродяг — все еще, впрочем, единое целое.
С большим трудом мы с Голготом и Пьетро нащупали что-то вроде канала, обозначенного через каждые пятьдесят метров просверленными скалами… Звуковые пирамидки! Они свистели на ветру, когда еще не были забиты землей. Мало-помалу, как поврежденное судно, ищущее путь в гавань, мы продвигались на юг, левым галсом, уцепившись за подвывание этих пирамидок — словно за ночного проводника, идущего со свечечкой, — продвигаясь на локтях по открытым местам и бегом, как только местность давала какое-то укрытие.
Когда канал оборвался, остался только трубный звук, всеподавляющий теперь, фареола. Играя в одиночестве сам для себя в безбрежной пустоте буша, нежданный туманный ревун позвал нас к себе — пусть механически, но в этот момент куда человечнее матери, драгоценнее чего бы то ни было. Мы не знали, чего ожидать от гавани, мы мчались навстречу его крику, навстречу этому ностальгическому и настойчивому напеву, когда шквал сбросил нас по склону.
x Наощупь я отыскала стену дамбы, села, прислонившись к ней, и сдвинула ткань с глаз, чтобы разобраться с местом как можно точнее. Учитывая относительное ослабление потока, я прикидываю, что у нас есть две минуты до прихода волны. Плотина высотой четыре метра и шириной десять сложена из сложенных гранитных кубов, в середине которых закреплены — Караколь был прав — два причальных клыка. Чашеобразный кювет, в который выходит гавань, представляет собой естественную воронку с крутым гребнем около шести метров. Вымощенная земля покрыта слоем песка, достаточно толстым, чтобы подтвердить очевидное: это гавань сильных ветров, почти не обустроенная и едва защищенная от потока.
— Достаньте шлемы и веревки! Потом застегните сани на замки и привяжите к клыкам.
Воронка имеет овальную форму с пологим наклоном к ветру и крутым — вниз по ветру. Я наблюдаю за течением. Иногда оно ныряет в стоковом режиме[9], отскакивает от плиты, касается заднего бугра, затем выходит наружу. Под волной будет совсем иначе. С ударной волной реверберация отбросит нас к дамбе, а затем, на изгибе, засосет в небо.
— Построение каплей, в семь рядов! Оставьте пятнадцать метров веревки между дамбой и Голготом, потом привязывайтесь.
— Пятнадцать метров?! В задницу! Мы же выйдем из зоны прикрытия! Я не хочу получить волной прямо в рожу! Чтобы выжить, нам нужно прижаться к дамбе!
π Ороши и бровью не ведет. Эрг поворачивается к ней спиной и поправляет стальной шлем. Когда он снова оборачивается, то смотрится еще внушительнее, чем обычно. Голос Ороши снова повышается. Он остается четким и прелестным:
— Пятнадцать метров, Эрг. Иначе тебя расплющит о плотину, и конец.
— Не может быть!
— Встречная волна, Эрг.
x Веревки размотаны. Я уверяюсь в расстояниях: пятнадцать метров, хорошо. Продолжаю:
— Восемь ниток, по четыре на каждом кольце. Непосредственно крепимся: Голгот, на двух веревках, затем Сов и Пьетро, Эрг и Фирост, Хорст и Карст. Все сцепляются карабинами со своими соседями, ряд за рядом. Потом спереди и сзади. Цепляйтесь к двум точкам перед собой. Но оставьте вокруг себя пространство на длину руки. Почему не смыкаться? Для обтекания. Оно должно оставаться гранулированным.
Ветер только что ослабел: приближается волна. Я бегу, чтобы занять свое место в центре Стаи. Карабины готовы. Карст слева от меня и Альме справа прищелкнули меня к своим поясам. Я хватаюсь за концы ремней ястребятника и Степа перед собой и вяжу к своим кольцам. Потом я чувствую, как фиксируется за моей спиной Ларко. Но не Караколь...
— Караколь? Пристегивайся!
— Караколь, возвращайся!
— Он с ума сошел!
— Верните его!
) Пока орда мелкими нервными шажочками наконец-то выравнивала ряды, пока те, у кого были каркасы для поддержки тяжелых полных шлемов — стальных или деревянных, — крепили их на головах, Караколь совершил нечто невероятное: он выскочил из Стаи. Лишившись речи при виде такой дурости, я смотрел, как он побежал, быстро взобрался на стену дамбы, запрыгнул на вершину гребня и встал на колени, с поднятыми руками; против света его контур выглядел плоской вырезанной фигуркой из-за напора потока хлынувшей на него земли. На мгновение он казался под пронизывающим ветром полупрозрачным. Я хотел что-то ему крикнуть, но был слишком напуган, слишком скованы ужасом легкие, чтобы… Как бы то ни было, он уже развернулся… Затем он позволил себе соскользнуть вниз по склону, коленом вперед, как бы изображая реверанс.... Вслед за тем он открыл рот, набрав в живот достаточно воздуха для декламации, и изрек фразу, значение которой теперь, оглядываясь назад, кажется мне бесконечно более прекрасным, чем уловленное в ней тогда: