— Отойдите, дайте пройти хромоножке! Починка — немедленная, безболезненная! Либо окаменеешь, либо повеселеешь!
— О чем ты говоришь?
— Пусть Силамфр сует руку внутрь крохрона: кость снова срастется!
) Как это часто с Караки — никто не понимает, где начинается фарс, и когда он закончится. В нем не отличить игры от полного серьеза, они вплетены в одну и ту же жестовую и словесную ткань, одну все так же тянущуюся ниточку лукавства. Из всех трубадуров в нем ярче других воплощен этот дух, беспримесное повседневное вдохновение — неутомимое… и утомляющее. Сцена, на которой он разыгрывает представление – размером с Терру, и ее небесный занавес не спускается уже довольно давно. Чем серьезнее событие, тем причудливее его выходки — и тем легкомысленнее отношение.
— Ты все еще шутишь или...
— Доверьтесь мне! Гляньте же на бу! Волокна минерализовались!
— А если это что-то еще? Ты кидаешь свой бу и хоп! делаешь выводы!
x Альме преодолела панику, она бросается к нам. Она вопит:
— И речи быть не может — заталкивать раненых в эту... штуку! Это самоубийство!
— Альме, кости срастутся…
— Это ты так считаешь! Вся рука превратится в камень! Кожа, сухожилия, плоть, нервы, все! В камень! Навсегда!
≈ Караколь усмехался все шире и шире, внезапно помрачнел, снова улыбнулся. Если спросит меня, я готова попробовать. Все равно, там, где я сейчас — в ожидании следующей волны, — я и останусь.
— Не думаю. Хрон обычно избирателен. Он воздействует сначала на то, что структурно близко к нему, а затем на все остальное, по нисходящим кругам сродства. Это закономерность, которая почти всегда подтверждалась...
— «Почти всегда...», Ороши?! Нам повезло с «почти всегда» под фурвентом! Но теперь? Хотите избавиться от Силамфра и Кориолис? Превратить в груду гальки?
— Хрон влияет прежде всего на кости...
— Нам ничего не известно, Альме права, — вмешивается Пьетро.
— Это безумие, Кориолис, не ходи!
— Неважно, что говорит Караколь, он фиглярничает, оставь это!
— Неважно? Неважно? Что я говорю — неважно?
π Трубадур зашел к Талвегу со спины и вытянул у него молоток. Он приметил плоский камень, присел и положил на него руку, другой рукой передал молоток Эргу.
— Давай, бей.
Эрг, опешив, смотрит на него. Он рефлекторно берет молоток.
— Давай! Раз неважно, что я говорю.
— Прекрати нести чушь. Я тебе руку разнесу.
— Разноси! Если я сделаю это сам, подумают, что я жульничаю.
— Я не могу этого сделать, Караки!
— Передай молоток еще кому-нибудь. Торопитесь, хрон дрейфует и на подходе вторая волна.
Все бестолково переглядываются. Талвег, затем Сов пытаются урезонить его. Напрасно. Мы опасно теряем время. Нам пора уже привязываться к кольцам. Хрон проходит по краю воронки...
— Вы мне все яйца вымотали. Дайте мне молоток!
— Голгот, не играй в его игры!
— Я не играю в его игры, я их закругляю.
Голгот почти выхватывает молоток из руки Эрга, отталкивает всех рукой и приседает рядом с Караколем, который приложил свою ладонь к камню.
— Которую кость?
— Фаланги среднего и указательного пальцев, Голготина[12].
— Не паясничай!
∂ Звук глухой и очень чистый. Голгот не останавливается на полумерах. Он сломал Караколю пальцы. Трубадур катается от боли по песку.
— Дебилы, вы дебилы!
Он встает и, пошатываясь, направляется к хрону. С видимым усилием он загибает три здоровых пальца и окунает указательный и средний в стенку хрона. Через тридцать секунд он вытаскивает руку. Караколь снова улыбается. Он произносит: «Смотрите!» и в победном знаке разгибает два пальца. Более не сомневаясь, я шагаю вперед и погружаю предплечье.
— Силамфр, подожди!
— Не орите, это не ваша рука, так что закройтесь!
Мое первое отчетливое ощущение — сунул руку в прорубь. Мне страшно трудно удерживать ее на весу. Сов мне помогает. Он потеет не меньше меня. Стенки ходят волнами, мельтешат у меня перед глазами. Какая тишина! Даже слова Сова глохнут, доходят до меня как через бархатную занавеску. «Осторожно… не суй… локоть», — настойчиво внушает он. Моя конечность, что внутри, не видна, от плоти идет ощущение пронизывающего потока инея, я хочу убрать руку, «еще рано» повторяет Сов, я больше не могу пошевелить локтем, меня перестает трясти и колоть иголками от перелома, он затвердевает под заболонью руки, как будто туда вставили железный прут...