Льготы моего статуса — я всегда от них отстранялся. Чтобы влиться, стать таким же ордынцем как все? Скорее, чтобы вернуться к духу благородства, на которое указывает моя родословная, и которым семья в конечном итоге пренебрегла — ради помпезности и игр с символами. Приходить и помогать. Без шумихи, каждодневно. Попросту. Хватаю лопату и открываю дверь. Южный купол, должно быть, напоминал гостиную, только пышнее и интимнее. Теперь он распотрошен и погребен под песком. Я кричу. Я зову. Я снова кричу. Я осторожно слегка тыкаю наугад лопатой в комья и кучи. В мою обувь набивается песок. Я устраиваюсь удобнее, чтобы начать наконец копать.
Я уже не понимаю, что я на самом деле здесь делаю.
) Я подытоживаю:
— По сути, ветер — это: первое, скорость; второе, коэффициент вариации — ускорение или замедление; и третье, переменная флуктуации или турбулентность. Обозначения также могут содержать указания на материю, которую несет ветер — частицы или дождь, форму вихрей или контраволн и, наконец, эффекты — например, эффект Лассини, который отмечается пунктирными линиями. Всего двадцать один знак препинания, все они заимствованы из повседневного письма и их достаточно, чтобы исчерпывающе описать ветер.
— Кто придумал эту систему?
— Писец 8-й Орды, Фокк Нониаг. С тех пор она почти не развивалась.
— Неужели мы уже пять веков используем эту протухшую систему?!
— Да. Но восхититесь экономией средств: скорость никогда не упоминается как таковая; отмечаются только вариации вблизи этой скорости, исходя из преобладающего ветра, который указан в начале строки, подобно музыкальному ключу. Зефирин отмечен a, сламино ã, стеш à, шун â, буран ä и фурвент å…
— Так, это первые шесть форм ветра. А последние три?
— Они, та-даам! неизвестны.
— Знаю, Маэстро, но символы-то уже можно было заранее придумать!
— Ладно, насчет флуктуаций, — делаю я небольшое замечание для Кориолис. — Слово «шквал» для писцов имеет очень точное значение. Обозначает неровный, прерывистый, беспорядочный характер порыва ветра. Когда флуктуации более дискретны, менее рваные, когда поток колеблется мягко, это называется «турбулентность». Турбулентность отмечается небольшой точкой сверху, как над буквами i и j, например: «˙». Или умляутом: «¨», когда она очень оживленная. Шквал отмечается грависом: «`». Понимаешь?
— Да!
— Наконец, несколько слов о блаасте, который представляет собой свирепый порыв ветра, близкий к взрыву, мы вчера несколько раз под такие попадали...
— На равнине, когда нас Голгот поднимал?
— Да… Он отмечается: «!».
— А частицы двоеточием: «:»?
— Подлизывайся-подлизывайся, принцесса!
— Заучиваю, только и всего.
Она снова улыбается. Ее очарование заразительно, оно струится, как алкоголь, слегка опьяняет меня. Кориолис... Я понимаю воспламеняющегося Ларко. Эта девушка временами рождает яростное желание. Хотя есть кое-что похлеще, Ларко, чем ее глаза, которые меняются, как ты говоришь, «от полночно-синего до синевы дождя», в зависимости от света: это ее рот. Караколь обвивает ее талию, целует в шею и утаскивает ее стило, она отпускает перо, она протестует, она трепещет. Сукин сын.
π Это длилось четверть часа. Меньше? В конце концов я нашел квадратную доску, которая послужила хорошей опорой, и быстро начал копать вокруг себя. Впустую.
Через пролом в крыше постоянно сеялся песок. Он падал, словно занавес, желтый с красным. Я присел на корточки на своей доске, сделал шажок в сторону и… мне послышалось клокотание в горле. Вздох, совсем близко. Я вытащил доску из песка и перебросил ее на метр дальше, чтобы устроить новую площадку. На том самом месте, откуда я только что ее снял, я увидел что-то синее, в глубине, сливающееся с песком. Ткань. Рубашка. Я порылся руками… торс. Он был холодным, прохладным. Прохладным. Не раздумывая, я погрузил руку под рубашку, чтобы пощупать. Уловить подергивание. Я начал отчаянно раскапывать голыми пальцами вокруг этого торса, высвобождать голову, вытаскивать ее. Я ее вытащил. Его глаза были широко открыты, я мог поклясться, что он вот-вот заговорит. Кто-то его затряс, затряс у меня перед глазами, еще и еще. Это был я. Я визжал, сам того не осознавая. Он был холоден. Мой взгляд вернулся к доске. Квадратной доске. Положенной мною ему на грудь. Я на нее наступил. Я наступил на него. Я его задушил.