— Слушай хорошенько Сова, принцесса. Такой сказки мне для тебя никогда не придумать. Настолько полный это бред.
— Вместо того, чтобы противостоять мощнейшей тяге самобежца, Голгот решил воспользоваться той скоростью, которую он развивал... Он снова побежал — затем рванулся, невесомый колобок, резко вправо, используя эффект маятника... Колесницы, следовавшие за ним, с удивлением отвернули в сторону. Голгот, пока бежал, перекинул веревку через плечо, пару раз обмотал ее вокруг живота и бросился в отчаянном рывке, со всем своим весом и всей своей скоростью, в направлении, перпендикулярном линии движения машины вперед. Следишь за мыслью? Не назад, чтобы застопорить: вбок! Опрокинуть самобежец! От силы удара веревка порвалась. Голгот был в шоке, его словно разрезало пополам. Он не встал. На другом конце ветряк оторвал два левых колеса от земли. Несколько секунд он балансировал на двух противоположных, я до сих пор помню, завис на них; все теперь кричали, но кричали машине валиться, это был вопль из глубины кишок: «Падай!», кто не был в Аберлаасе — тому не понять, все мальцы замычали гигантским слитным хором: «Пааадай!»...
— И он упал!?
— Он упал. Тридцать семь метров до линии дисквалификации.
— По-твоему... другие кандидаты... кто знает, если бы...
— Вот так Голгот стал нашим трассёром. После этого все могут думать о нем что угодно. Что он убийца, что он сумасшедший, — все, что захотят. Что до меня, я его уважаю. Меня не тренировали в Кер Дербан, меня не забирали у родителей, когда мне было пять лет, мне не накачивали бедра, колотя по ним железным прутом. На моих глазах не умирал брат из-за нелепой непреклонности моего отца. Не знаю, кем бы я был на его месте. Даже если бы на нем оказался. Я не прошу, чтобы он меня похлопывал по плечу, когда я встаю позади него. Я никогда ни о чем его не попрошу. Того, что он жив, мне достаточно.
∫ Они, наконец, заявились, с серьезными лицами, отчего у меня снова наполнило паруса. Еда уже вполне подоспела. Сервал на вертеле, фрукты и зерна, маленькие горячие хлебцы, которые испекла Каллироэ. И прежде всего вино в бутылках, графинах, фляжках, несколько литров которого утащили из деревушек, густое вино, прямо пир. Прекрасный вечерок, ясный и звездный, которому нельзя было закончиться без сказки трубадура. Караколь заставил себя поупрашивать (не слишком сильно, как обычно) и пошел поискать в санях пару своих инструментов. Он очертил на земле площадку, поворошил дрова, расположил пару горящих поленьев по бокам для лучшего освещения и уселся. Мы держались, как всегда, подковой вокруг центрального костра, лицом к нему. Кориолис тихонько отодвинула Степа и оказалась слева от меня; затем она проскользнула между моими бедрами, прижалась спиной к моей груди, ее руки накрыли мои, молча, просто примостилась. (Кудряшки ее волос пахли костром.) И вот я воспарил над котловинкой, наполнился ею, раздулся и выделывал дурацкие па, весь внутри хохоча, счастливый до невероятности.
— Все, что есть в этом мире, создано не из чего иного, как из ветра… Твердое – это медленное жидкое… Да! Жидкость — плотный воздух, замедлившийся, тягучий... Кровь сделана из сгустившегося огня — из огня с фёном[17], обвернувшихся вокруг себя самих, словно смерч, вьющийся среди поленьев... Наша вселенная, вы уж поверьте, существует лишь благодаря медлительности, милостью медленноветра... Но чтобы вы смогли меня понять, мне придется вернуться к заре времен...
) Караколь хватает свой ветряной посох и раскручивает над головой, как пропеллер. Деревяшка начинает угрожающе посвистывать. Пара звуковых тактов, и она вплелась в повествование:
— Вначале была быстрота — тонкая пелена из молнии без цвета и вещества — которая исходила отовсюду — разбегалась во все стороны пространства, растягивавшегося с движением — и которая звалась... всеветром! У всеветра вовсе не было определенной формы: это была лишь быстрота — быстрота и бег, не позволяющий ничему возникнуть, ничему задержаться. Однако же, растягиваясь, эта клякса из молнии со временем изорвалась на части, открыв эпоху пустоты с полнотой, и эпоху разобщенных ветров, да так и не закрыла. Эти разобщенные ветры неизбежно пересекались, взаимно гася свои силы, иногда их умножая, отклоняясь и перемешиваясь... Так зародились первые круговороты, так началась медлительность. Из этого хаоса окружающей материи, перемешиваемого спиралью вихрей, возникли разрозненные завитки медленноветра, возник тот космос годных для жизни скоростей, от которого произошли мы. А из медленноветра, по своей природе составленного из сочетания мириадов медленноветерков, местами сгустившихся, родились формы — те формы, которые так нас успокаивают: наша прекрасная земля, наши твердые камни, прелестные овалы наших куриных яиц!
17
Фён (нем. Fohn, Fon — диал. от лат. favonius) — теплый и сухой стоковый ветер, часто сильный, порывистый, дующий с гор в подветренные долины. Ранее фён связывали с долинными ветрами на северо-западных склонах Бернских и Гларнских Альп, между Женевой и Форарльбергом. Затем эффект фёна был обнаружен и в других горных странах.