— Особенно под молотком!
— Они придерживают свои ветра на коротких поводках, чтобы те сновали да обволакивали, и хранили неизменной постоянную форму, которую выбрали себе камни. Какая борьба в каждом камне! Какое ужасное напряжение — чтобы не потечь, не расплыться водой, не загореться! Как тут выжить, скажите вы мне? Кто из людей не задохнется на этой земле, когда камни повсюду, из вредности, отбросив правила и приличия, загорятся? И тут и там, в этой котловинке, под деревьями, под нашими ногами! Ффффффьюиииить! И все же этот день придет. Может, и завтра. Мы все, от, к примеру, горса, до дворца в форме капли, мы так горды своими формами! Так прониклись своими фигурами, своими очертаниями, своими широкими плечами или кожей! Все это, однако, сделано из одной и той же плоти, в ней та же жизнь, тот же ветер! Это всего лишь чуть варьируются скорости, да различается плотность крупиц по бокам палитры компактности. Но всего важнее, конечно же, направление, результат сил, что сталкиваются внутри — ветер против ветра, врукопашную, союзники-соперники. И все! Машите флажками! Этого хватит. Из этого рождается весь универсум, во всем своем многообразии. Все многообразие, во всей своей универсальности... Но я отклонился, стал страшно далек, я блуждающий огонек, слов поток меня увлек!
∫ Вот именно, его понесло... Вот в чем он был непревзойденным.
— Слушайте внимательно: страх повсюду, он окружает вас. Страх бродит, страх правит: «Оставайся кем был, оставайся кем был», — шепчет он из своего укрытия под кожей. Потому что безумная птица Морфнюс прыгает по телам, шипя «Метаморфоза»! А потом ее песня, пришедшая с голубой земли, со скрипичного песка[18] с фанфарным сиропом, петляет-вихляет… «Деформируется форма, форматируется норма корма, течет течение, холодит огонь, небо сделано из хлеба, слушшшай…» — сипит птица. Не слушай страх, не слушай птицу! Потому что страх черты чертит, рисует да обводит, метит, делит, крутит листы, чтобы черт стал с той стороны черты. Но птица летит слишком быстро, страшит веселей изо всех щелей, кидает вас от женщины к психу, от зла к лиху, макает золото в лужу, всю жизнь вам рушит, и забирает душу...
) Караколь подымается и берется за кроморн[19]. Он начинает неистовой мелодией, затем смягчает ее и гармонизирует, снова усаживается, кажется, приходит в себя, и тихонько кладет свой инструмент, серьезно глядя на нас. Когда он снова заговаривает, его тон прост и прям:
— Не сдавайтесь на ограничения — ни кем стать, ни как и где спать. Мое ложе — на вольном воздухе.. Я выбираю сам свое вино, мои губы — моя виноградная лоза. Разделите участие в грехе жизни, и исчезайте! Не убегая, взяв бумеранг в мощную руку, готовы задать жару, не боясь принять кару. Не лезьте к тем, чьи дела вас не касаются, потому что далеки порой цвета, что составляют ваш герб.
Он подчеркивает последнюю паузу, его глаза устремлены на нас, словно ищут там невозможного эха, братского отклика, которого никто из нас не может предложить ему, в его мечтах — или ожиданиях. Он встает, и, ритмично чеканя каждый слог, заканчивает:
— Космос – вот мое пристанище.
IV
Отменная крепость костей
— Сов! Вставай, Сов!
) Я ворочаюсь в спальном мешке под звуки эоловой арфы, и даже не пытаюсь раскрыть глаз. Первый всплеск, он долго шуршит, мнет материю, неотступно, бурно, затем смягчается — сплошные ласки, дуновение ровно обволакивает, словно слоем ложится. Оно нарастает, второй всплеск, безудержный, почти трескучий. И спокойствие за ним, тело всасывает вперед. Затем третий всплеск — сильный, затем декрещендо, пока не остаются лишь переливы ноток бриза.
Это сламино, вторая форма ветра, в банальном варианте, известном как Мальвини, частом в дюнах, на пустошах и в холмистой местности. Его контрят между гребнями, в перерывах между всплесками, в три приема и без рывков. Я открыл глаза: день будет прекрасным. Остальные уже сложили навес и запаковали его. На остатках костра греются остатки чая, которые я проглатываю залпом, потому что крюки уже впряглись, Голгот скребет пузо, Караколь уже в строю, и орда, попросту говоря, ждет, пока ее писец займет место в Таране, чтобы выдвигаться.
— Вольный строй! Идем цепочкой!
18
Возможно, отсылка к «Скрипке на песке» (Un Violon sur le Sable) — ежегодному музыкальному фестивалю, проходящему во Франции.