Она ещё немного поговорила с Лидией. Как ни странно, о балете. А потом позвонил Вадим и вызвал ей такси.
***
— Алиса, я знаю, ты в обиде на папу за… разное, но… так нельзя, — вздохнула Лидия. — Я имею в виду, почему ты обращаешься к нему по имени? И к бабушке тоже. И ты… грубишь им. Это недопустимо.
— Что в моей жизни допустимо, — буркнула Алиса, — я сама решаю.
— Прости, но пока ты не можешь решать такое. Ты ещё слишком… юная.
— Ты говоришь, как он!
— Потому что мы взрослые, и у нас развит разум… больше, чем у тебя.
— Не называй, пожалуйста, себя и его — «мы».
— Почему?
— Он этого недостоин.
— Твой папа многое делает для тебя, и он очень терпелив.
— Ты ошибаешься. Он просто ничего не чувствует. Он чурбан!
Лидия покачала головой:
— Это не так, и так нельзя говорить про своего отца.
— Да почему? Кто это сказал?
— Бог. Бог сказал: «Почитай отца и мать…».
— Я атеистка! — перебила её Алиса.
— Да, я знаю… — снова вздохнула Лидия. — И это очень печалит меня. Если бы ты обратилась за утешением к Богу, то Он избавил бы тебя от всех печалей. Навсегда.
— Ну не знаю, по-моему, верующие люди всегда такие мрачные…
— Где ты видела мрачных верующих людей? И вообще верующих? Откуда ты знаешь, что они верующие?
— Ну как, а эти, в тёмной длинной одежде, в уродской обуви и платочках..?
Лидия покачала головой:
— Нет никаких гарантий, что это как-то связано с верой. Я разве мрачная?
— А ты что, в церковь ходишь?
— Да. Это обязательно для всех верующих.
— А в какую? Баптисты? Иеговисты?
— В Русскую Православную. Не в секту.
— Ну, это скучно…
— Там может быть очень интересно, всё зависит от тебя и твоего подхода.
Алиса неопределённо махнула рукой:
— Всё равно я не стану любезничать с Вадимом. Это было бы лицемерием с моей стороны.
— Ты не можешь отрицать, что он много сделал для тебя. Он заботился о тебе всю твою жизнь, обеспечивал тебя…
— Это его долг!
— А почему у него есть долг по отношению к тебе, а у тебя к нему нет?
— Я такого не говорила. Вот стану известной американской учёной, буду много зарабатывать и помогать ему на старости лет.
— Почему американской?
— Потому что наша наука в ж**е, а учёные перебиваются с хлеба на воду.
— Откуда ты это взяла? Уверена, ситуация не так мрачна.
— Конечно, если ты занимаешься изобретением оружия.
— Алиса, ты бросаешься необоснованными заявлениями.
— Да? А ты почему их всех защищаешь? Моего отца, родину, Бога? В первую очередь, Вадим интересует.
— Потому что я вижу несправедливость, и мне хочется восстановить гармонию. Он не заслужил такого твоего отношения, как и родина. Разве тебе здесь плохо живётся?
— Нет. Мне здесь отвратительно живётся. Я задыхаюсь среди этих людей. Они глупые, ограниченные и при этом самодовольные. Я думала, ты не такая, но, возможно, я ошибалась.
— Алиса… на том берегу трава всегда кажется зеленее…
— Всё равно хуже, чем здесь, быть уже не может, так что стоит рискнуть.
— Как странно… а мне казалось, Сочи — такой замечательный город…
— Лучшее из худшего, — развела руками Алиса.
Она чувствовала себя победительницей в этом споре.
*Утверждения Алисы позаимствованы у моего собственного чада 12-летнего возраста))
Глава 9. Посетительницы
— Вадим Романович, к вам посетительница, — сказала Инга Витальевна по переговорному устройству. — Без записи.
Он вздохнул: у него было всего полчаса свободно, чтобы поработать над делом Руднева. Голова трещит от недосыпа, а тут ещё отвлекают…
— По какому вопросу?
— По поводу развода. Я сказала всё как обычно, но она настаивает…
— Пригласите, — обречённо откликнулся Вадим.
В кабинет вошла высокая женщина приятной наружности, примерно одного возраста с Вадимом. Хорошо одетая, ухоженная, будто только что от парикмахера.
— Здравствуйте! — уверенно улыбнулась она, пересекла кабинет, звонко стуча каблуками, и без приглашения опустилась в кресло. Закинула ногу на ногу.
— Вадим Романович, меня зовут Инесса Волчкова, и я от вашего бывшего партнёра Виктора Владимировича.
Вадим слегка подобрался: несмотря на то, что их сотрудничество закончилось три года назад, он продолжал испытывать к бывшему шефу особый пиетет. Воспринимал его как наставника, даже, в своём роде, отца в рамках профессии, которая, собственно, и составляла почти всю жизнь Вадима.