— Я ничего не сделаю постельной грелке твоего мастера, только познакомлюсь.
Регина разозлилась. Она и так была напряжена, испугана и опустошена, а тут еще всякие пиявки смеют называть ее шлюхой.
— Она хорошенькая, да, Томас? Ты ведь тоже хочешь ее попробовать?
— Мастер запретил ее трогать, — предостерегающе произнес Томас. — Борис, дай нам пройти.
В его голосе Регина услышала растерянность. Здоровяк Томас, который мертв не менее ста лет, боится этого актера?
— Когда ты надоешь своему мастеру, я буду ждать. — Борис проигнорировал Томаса, он протянул руку и коснулся щеки Регины. — Я могу быть нежным, человек. И могу быть верным.
Регина вздрогнула, подняла голову и уперлась взглядом в серые, опушенные длинными темными ресницами глаза вампира. Ярость поднялась со дня души и выплеснулась четкими злыми словами:
— Зачем ждать? Можешь начать сейчас, — она дернула ворот халата и склонила голову набок, выставляя место укуса. — Пей!
— Поцелуй в шею — это как признание в любви, — прошипел вампир, но, в отличие от голоса Лоренцо, его голос не вызывал никаких эмоций. Он взял Регину за руку, медленно и чувственно лизнул запястье, словно поцеловал. — Хочешь ли ты этого, девочка?
В его взгляде была издевка, было требование, был приказ… но не было силы. Словно он был обычным человеком.
Регина вместо ответа коротко фыркнула, все еще не решаясь вырвать руку из нежной, но властной хватки.
Борис удивленно и сердито раздул ноздри.
— Ты можешь смотреть мне в глаза?
— Как видишь, кровосос.
— Но этого просто не может быть!
Для Регины это тоже было новостью, но она не решилась заявлять об этом во всеуслышание.
— Отпусти ее, Борис, — голос Лоренцо коснулся кожи легким ветерком.
Он спускался с лестницы — грация и элегантность, готовые в любой момент взорваться насилием.
Борис согнулся и зашипел, не выпуская ладонь Регины, и внезапно оказался позади нее, обхватил ее шею холодными твердыми пальцами.
— Она не сделала свой выбор.
— За нее выбрал я, — Лоренцо остановился. — Джин, с тобой все в порядке?
— Нет, — огрызнулась Регина, чувствуя как к горлу подкатывает тошнота.
Лоренцо тихонько рассмеялся. Его смех нежно коснулся щек, словно приласкал.
— Борис, Джин — моя дневная Тень, а Тенями не делятся. Или тебе не известны законы?
— На ней всего одна твоя метка, Лоренцо. А значит, я могу сделать ее своей Тенью.
— Отпусти мою слугу.
Воздух ощутимо похолодел, по помещению пронесся ветер. Борис убрал руку с шеи, склонился к лицу Регины, медленно провел языком по щеке, прижал к себе сильнее и, глядя в глаза Лоренцо, громко прошептал:
— А давай спросим у твоей шлюхи, с кем она хочет остаться?
— Джин? — с улыбкой приподняв брови, спросил Лоренцо.
— Чтоб вы оба сдохли! — выплюнула Регина. — Ненавижу!
— Если ты сейчас скажешь, что хочешь уйти к Борису, я не стану возражать, — пропустив мимо ушей заявление, спокойно проговорил Лоренцо.
— Соглашайся. Мы проведем с тобой прекрасную вечность, — шепнул в ухо Борис и провел острым когтем по шее.
Регина от омерзения передернула плечами, чувствуя, как липкий страх начинает вытеснять злость. А вдруг он осуществит свои угрозы? Регина подняла взгляд и заметила за спиной Томаса Мэтью. От него шла волна чего-то страшного. Да кто же он такой? Оборотень смотрел на нее. Смотрел внимательно и слегка задумчиво. Когда Регина столкнулась с ним взглядом, он чуть заметно покачал головой.
— Демоны тебя забери, Лоренцо! — воскликнула она. — Будь ты проклят! — И сделала шаг в сторону мастера города.
— Я не прощаюсь с тобой, — иронично и многообещающе произнес в спину Борис. — Я буду ждать, когда твой мастер ошибется.
Да что они все к ней прицепились?
— Томас! — голос Лоренцо оставался все таким же спокойным и сдержанным, но Регина каждой клеткой кожи ощутила его ярость. — Я велел тебе защищать Джин!
— Мастер! — вампир, опустив голову, стоял перед Лоренцо. Он был крупнее и внешне сильнее, но откровенно боялся.
Вот было бы хорошо, если бы они сцепились и поубивали друг друга, подумала Регина, боковым зрением замечая, как исчезают невольные зрители.
Лоренцо наотмашь ударил Томаса ладонью по лицу. От удара вампир, который весил не меньше девяноста килограммов, отлетел к стене, с грохотом сбивая светильники, и рухнул на пол. Его лицо пересекли четыре глубоких разреза.