75. Мочевыводящие пути выглядят нормально.
76. Мочевой пузырь пустой. Слизистая оболочка бледная.
77. Предстательная железа нормального размера. Ткани бледные».
Нолен поправил очки на тонком крючковатом носу, положил трубку и взглянул на Йону.
— Ничего неожиданного, как видишь, — зевая, сказал он. — Причина смерти — асфиксия, то есть удушение… но при полноценном повешении речь редко идет об удушении в обычном смысле. Скорее, о прекращении артериального снабжения.
— Мозг «задохнулся» из-за нехватки кислорода — прекратился ток крови.
Нолен кивнул:
— Двустороннее сдавливание сонных артерий — все произошло очень быстро, потеря сознания через несколько секунд…
— Но в момент повешения он не был мертвым?
— Нет.
Узкое лицо Нолена было идеально выбритым и угрюмым.
— А с какой высоты он падал? — спросил Йона.
— Перелома позвоночника нет, основания черепа — тоже… думаю, сантиметров тридцать-сорок.
Йона подумал о «дипломате» с отпечатками подошв Пальмкруны. Комиссар снова перелистал протокол — до того места, где говорилось о внешнем осмотре, обследовании кожи шеи, измеренных углах. Нолен спросил:
— Что ты об этом думаешь?
— Может быть так, что его удавили, а потом повесили на той же веревке?
— Нет.
— Почему?
— Почему? Потому что есть только одна борозда, и она идеальная, — начал объяснять Нолен. — Когда кого-нибудь вешают, веревка той или иной толщины врезается в горло…
— Преступник мог знать об этом, — перебил Йона.
— Воспроизвести такое специально почти невозможно… при идеальном повешении петля оставляет на шее борозду в форме капли. С кончиком, направленным вверх, к узлу…
— Тяжесть тела стягивает петлю.
— Именно… и поэтому самый глубокий отрезок борозды находится точно напротив острия «капли».
— Значит, он умер от повешения, — констатировал Йона.
— Без сомнения.
Длинный тощий патологоанатом покусал нижнюю губу.
— А его могли принудить к самоубийству? — спросил Йона.
— Только не силой. На теле нет следов насилия.
Йона закончил просматривать отчет, тихо побарабанил по нему пальцами и подумал, что объяснения домработницы о том, что в смерти Пальмкруны замешаны другие люди, были просто словами сильно взволнованного, сбитого с толку человека. И все-таки у комиссара из головы не шли следы от двух разных пар обуви, найденные Томми Кофоэдом.
— Значит, ты точно установил причину смерти? — спросил Йона, глядя Нолену в глаза.
— А ты чего ожидал?
— Именно этого, — медленно ответил Йона и положил руку на папку с отчетом о вскрытии. — Я ожидал именно этого, но все равно не могу избавиться от одной мысли.
Нолен растянул узкие губы в улыбке:
— Возьми отчет с собой, почитай на ночь вместо сказки.
— Возьму.
— Но по-моему, ты можешь забыть про Пальмкруну… вряд ли ты раскопаешь тут что-то поинтереснее самоубийства.
Улыбка Нолена увяла, он опустил глаза, однако взгляд Йоны оставался острым и сосредоточенным.
— Конечно, ты прав, — сказал он.
— Конечно. И могу немного порассуждать, если хочешь… Карл Пальмкруна пребывал в депрессии. Ногти не стрижены и грязные, он несколько дней не чистил зубы, не брился.
— Понимаю.
— Да вот сам посмотри.
— Не нужно, — ответил комиссар и тяжело поднялся.
Нолен подался вперед и сказал настойчиво, словно ждал этого момента:
— Сегодня утром я нашел кое-что поинтереснее. У тебя есть несколько минут?
Он встал и кивком пригласил комиссара с собой. Йона вышел в коридор. Заблудившаяся там голубая бабочка порхнула следом за ними.
— Парень уволился? — спросил Йона.
— Какой?
— Этот, который был здесь. С хвостиком…
— Фриппе? Скажешь тоже — «уволился». У него выходной. Вчера в «Глобен» играли «Мегадеш», а на разогреве были «Энтомбенд».
Они прошли через темный зал, в центре которого стоял прозекторский стол из нержавеющей стали. Резко пахло дезинфицирующим средством. Комиссар с Ноленом вошли в прохладное помещение, где в морозильных ящиках хранились трупы.
Нолен щелкнул выключателем. Свет мигнул и лег на белые кафельные стены и длинное пластиковое покрытие прозекторского стола с двойными мойками и желобами для воды.
На столе лежала молодая очень красивая женщина.
Загорелая кожа; длинные черные волосы вились густыми блестящими кудрями по лбу и плечам. Покойница смотрела в пространство со смешанным выражением нерешительности и удивления.
Углы рта были слегка приподняты, как у тех, кто часто улыбается и смеется.
Но из больших темных глаз ушел блеск. На белках уже начали появляться коричневатые пятнышки.
Йона рассматривал женщину, лежащую на столе. Он подумал, что ей вряд ли больше девятнадцати-двадцати. Совсем недавно она была маленькой девочкой и спала с родителями. Потом стала школьницей-подростком, а теперь вот мертва.
На коже под шеей женщины виднелась нечеткая, сантиметров тридцати длиной, выгнутая линия, похожая на растянутый в улыбке рот. Йона указал на нее и спросил:
— Что это?
— Понятия не имею. Может, след от цепочки, может — от воротника майки. Потом уточню.
Йона внимательно посмотрел на безжизненное тело, глубоко вздохнул и, как всегда перед лицом несомненного факта смерти, почувствовал, что печаль затапливает все прочие чувства, заполняет все бесцветным одиночеством.
Как чудовищно хрупка жизнь.
Ногти на руках и ногах покойной были покрыты розовато-бежевым лаком.
— Так что в ней такого необычного? — помолчав, спросил комиссар.
Нолен серьезно взглянул на него, потом, блеснув очками, повернулся к телу и начал:
— Ее привезла морская полиция. Нашли сидящей на кровати в форпике прогулочной яхты, которая дрейфовала в шхерах.
— Мертвую?
Нолен взглянул комиссару в глаза, и его голос вдруг сделался мелодичным:
— Она утонула, Йона.
— Утонула?
Нолен кивнул и улыбнулся дрогнувшими губами.
— Утонула на борту яхты.
— Значит, кто-то обнаружил ее в воде и поднял на борт.
— Если бы это было так, я бы не стал отнимать у тебя время, — сказал Нолен.
— Тогда в чем дело?
— На теле не было воды. Я отправил одежду на анализ, но лаборатория в Линчёпинге ничего не найдет.
Нолен замолчал, полистал отчет о предварительном внешнем осмотре, а потом искоса взглянул на Йону — удалось ли ему разбудить в комиссаре любопытство? Тот смотрел на мертвое тело острым, все замечающим взглядом. Внезапно он достал из коробки и натянул латексные перчатки. Нолен с довольным видом наблюдал, как Йона склоняется над девушкой, осторожно поднимает ее руки, изучает их.
— Ты не найдешь никаких следов насилия, — прошелестел Нолен. — Это не укладывается в голове.
11
На форпике
Морская полиция отбуксировала большую спортивную яхту на стоянку Даларё. Ослепительно-белая, она покачивалась между двумя полицейскими катерами.
Высокие стальные ворота гавани были открыты. Йона медленно проехал по гравийной дорожке, мимо фургончика и подъемника с ржавой лебедкой. Припарковался, вылез из машины и подошел ближе.
Брошенная яхта дрейфует в шхерах, подумал он. На кровати сидит утонувшая девушка. Судно плывет, а легкие девушки полны соленой морской воды.
Йона рассматривал яхту — все еще с некоторого расстояния. Она была серьезно повреждена; глубокие царапины — следы мощного столкновения — тянутся вдоль штевня, краска ободрана, поломаны детали из стекловолокна.
Комиссар набрал номер Леннарта Юханссона из морской полиции.
— Лэнс! — послышался бодрый голос.
— Я говорю с Леннартом Юханссоном?
— Да, я слушаю.
— Меня зовут Йона Линна. Государственная уголовная полиция.
В трубке замолчали. Потом как будто плеснула вода.
— Я насчет спортивной яхты, которую вы задержали. Куда она врезалась?