Контракт
Слезы катились по щекам черноволосой девушки, сидящей на корточках у самой кромки воды. Смахнув их ярко-красным рукавом пальто, она потянулась к реке и вложила в её ледяное зимнее течение маленький бумажный прямоугольник. Коллега по работе посоветовала такой ритуал: чтоб освободиться от мук, горечи в разбитом сердце и переживаний, нужно написать письмо. Описать в нём всё, что ранит, причиняет боль, изматывает душу. Всё-всё описать. А потом отдать письмо реке. Отпустить от себя. Смыть текущей водой. И уйти не оглядываясь. Она сделала всё, как нужно, но не торопилась домой. Словно ждала чего-то, что теперь изменит её жизни. Всё плохое, несомненно, исчезнет, унесенное рекой вместе с чернильными выплесками. А вот что придет? Нельзя оборачиваться по дороге назад, но и правильно. Зачем смотреть на уходящие несчастья? А сейчас она просто плакала, чувствуя, как со слезами уходит тяжесть из души, и провожала глазами белое пятнышко.
Тихо плескалась в заводи вода, мягко крутилось мельничное колесо, небольшие скопления ряски вили причудливый ковер, соединяя берега. Пологий спуск, поросший мягкой зеленой травкой, приводил к водной дорожке. Тонкая рука с длинными костлявыми пальцами протянулась к воде, ноготь подцепил белый квадратик, выхватил на ладонь. Другой ноготь осторожно развернул письмо раз, другой, побежал по написанному. Прямо на глазах размытые чернила подсыхали и превращались в аккуратную вязь букв, слов. Листок распрямлялся, твердел. Рука поднесла письмо к лицу, глаза забегали по строкам. «Я устала, так больше не могу. Я не нужна ему, никому не нужна. Зачем бьется мое сердце, если в итоге оно разбивается вдребезги? Как же больно, как же мучительно больно. Как мне жить?..» Глухой вздох: опять...
Лет до двадцати пяти он был полон амбиций. Верил, что талантлив и очень скоро его способность владеть словом по достоинству оценит весь мир. Иначе и быть не может, ведь он - писатель от Бога! С самого раннего детства стихи и проза давались ему легко, упоение процессом творчества погружало в такой поток вдохновения, что образы рождались играючи, сами собой ложились на бумагу. Словно пишет не он, а через него чья-то воля являет сюжеты. И друзья хвалили, и незнакомые читатели находили теплые слова. Только издательства упорно игнорировали. А в двадцать пять, имея в наличии три полноценных романа, он отовсюду получал отписку: «неформат». Что может быть больнее для автора, писателя, который жизнь свою хотел бы положить на любимое дело? Что может ранить самолюбие сильнее, чем вот эта беспомощность? Не перекроет ли творческий поток отчаяние? Но чем тогда жить? Жизнь без писательства казалась пресной, пустой и лишенной смысла. А ведь главной мечтой всей жизни была - написать Главную Книгу. Такую, после которой скажешь, удовлетворенно улыбаясь: «Да, я сделал это». Написать Книгу, что обогатит этот мир, излиться в ней всем своим существом, вынуть душу, как на ладони. Как Данко - сердце миру явить, осветить, повести за собой. Всё самое для себя важное и глубокое в Ней отобразить простым языком, чаруя читателя, преображая. Каждый новый роман мерещился сначала Ею, но потом плавно огибал поставленную планку. «Не время» - печально улыбался молодой писатель, предвкушая рождение идеала чуть позже. Однако, ему хотелось признания. Ведь кто такой писатель? Тот, кто сердца трогает пером. Кто венчает читателя с вечностью. Кто меняет души человеческие. А что такое признание? Это книги непременно в бумаге, изданные не за свой счет, а издательский, с выплатой гонорара. Тогда это серьезное подтверждение: «творение материализовано!» Качество подтверждено профессионалами и передано на суд более широкого читателя и ценителя литературы. Но, увы. Что-то шло не так, а это удручало. Книги писались, отсылались, ответ был всегда отрицательный или вовсе молчание. Несмотря на неоднократные победы в сетевых конкурсах, несмотря на хвалебные отзывы интернет-читателей. Друзья матерели, делали карьеру, заводили семьи, пока он, работая где-то как бы между прочим, бился со стеной издательского бизнеса. Перестал писать крупные вещи, ограничивался рассказами, которые издавать тем более не брался никто. Как известно, небольшую прозу имеют привилегию выпускать сборниками лишь писатели, сделавшие уже себе имя. Они вообще всё, что угодно потом могут писать и извлекать из закромов написанного много ранее - всё издастся. Но как сделать это самое имя? Читатель хвалит - издательство не замечает - время идет... И вот в возрасте под тридцать впервые усомнился в себе. Не в своем пути, а в своем таланте. Все эти годы оттачивания мастерства, занятия, курсы, тонны прочитанных чужих книг - неужели всё зря? С жадным рвением просил рецензий у читателей и реагировал на малейшие указки и критику, старался принимать во внимание в дальнейшем. Жанр, в котором писал, был народом любим всегда, но и конкуренция в нем была особенно огромной - фантастика с элементами триилера. Труднее заметить жемчужины в куче навоза - думал он, обозлившись иногда на книгу очередного «писателя», которую было невозможно читать уже со второй главы, но, тем не менее, изданную приличным тиражом. С сарказмом он выписывал на листке пункты-критерии того, что нравится массовому читателю. А потом озлобленно рвал листок, претило ему это: и плоский юмор ниже пояса в юмористической фантастике, и обилие батальных схваток и грандиозных боев с отсутствием сюжета вообще в космической, и мужеподобные героини в фентэзи, а уж про постельные сцены, коими просто изобиловало любое произведение, он уже и не думал. Нет, всё это в адекватных дозах было и в его романах, занудными их никто не мог обозвать. Но, видимо, недостаточное количество экшна наряду с просто таки гомеопатической дозой морали, которую он бережно и ненавязчиво вкладывал в тексты, делало свое черное дело. В общем, писатель, чей статус и в 29 всё ещё был - «начинающий», сам не заметил, как стал подумывать о том, чтобы однажды напиться и послать к черту всё: писательство, читателей-подхалимов и свою никчемную жизнь. А всё-таки трепетный, но очень сильный огонек мечты о том, чтобы написать Свою Главную Книгу, тлея-приплясывая внутри, удерживал от опрометчивых эмоциональных шагов. И он упрямо писал снова и снова... Пытаясь доказать ни кому-то там, а в первую очередь самому себе.