Скрипучие доски пола пели свою заунывную песню, пока существо тяжело шло по половицам к противоположной стене. Аскетичный до предела быт обитателя избушки, не приукрашенный абсолютно ничем, будто бы намекал, что его хозяин здесь временно: почерневшие сухие стены, паутина под потолком (неизменная, как декорация), кровать в углу, да у окна, на невысоком столике, то единственное, что выбивалось из серой обстановки: огромная книга. Толстая коричневая обложка, мягкая; пухлое содержимое уже отлистанных влево страниц. А справа чистый лист. Всегда один чистый лист. Кряхтя, существо садится на потрескавшийся, но крепкий ещё стул, кладет листок прямо по центру книжной страницы. Потом лезет в ящик под столом, не спеша - ему некуда торопиться - достает катушку ниток, иголку. Щурясь на свет с улицы, вдевает нить в ушко. Пододвигает грустную записку вверх по странице, в самый верх и принимается неторопливо, короткими стежками, пришивать бумагу к бумаге. Надо сделать всё очень аккуратно, симметрично, красиво. Оно вздыхает, привычно пригвождая ногтем листок покрепче, чтоб не сдвинулся в процессе. Зачем именно пришивать - не знает. Но кроме ниток и игл в домике ничего нет: ни клея, ни скотча... И вот всё готово. Записка по периметру вшита в книгу. Однако, это лишь полдела. Сейчас должно начаться действительно самое важное. Существо отрывает нитку, убирает иглу, берет со столика тонко заточенный черный карандаш и замирает. Сейчас оно должно сделать главное...
Утро ворвалось в уши и больную голову пронзительным автомобильным гудком с улицы. Он открыл глаза и поморщился: слишком светло, слишком громко... Поискал одеяло, чтоб накрыться им с головой, не нашел, обнаружив, что лежит не у себя в спальне, а в зале, на малоудобном диване. Вытащил из-под себя плед и набросил на лицо. Однако, сон прошел. Больная голова, мерзкое послевкусие во рту и неумолкающие соседи прогнали остатки забытья. Лежал, глядя сквозь протертую ткань покрывала на смутные очертания серванта у стены и вспоминал. Что же было вчера? Ну да, мальчишник у Валерки, ничего особенного, всё, как всегда. Пожалуй, слишком много выпил. И ушел раньше остальных, будучи не в силах выдерживать хвастливое мерянье друзей своими успехами. Потом гулял по пустынному ночному городу с бутылкой Кьянти, пил и самоуничижался. Потом стоял на мосту, считал звезды и сетовал на судьбу. А дальше... дальше... Уснул что ли прямо там? Потому что то, что припоминается потом, похоже больше на фантасмагоричный сон, чем на реальность. Не мог же, в самом деле, допиться до «белочки»? Или мог? Какие-то тени, странное предложение, согласие, рукопись... Подскочил, как ужаленный, бормоча пересохшим ртом: «блин, блин, блин...» поковылял в прихожую. Пальто обнаружил аккуратно висящим на вешалке. Внутренний карман пуст. Ну, вот и всё, потерял. Или украли. Даже если допустить подписание контракта - должны же остаться и ему какие-то документы. Ничего. Пусто. И как попал домой? Такси? Автопилот? В голове ни единого воспоминания. За роман сильно переживать не стоит, слава богу, не в каменном веке живем и в компьютере есть файл, хоть сотню таких рукописей можно распечатать. Просто осадок нехороший: в чьи руки она попала? Надо поскорее зафиксировать авторские права, иначе те, кто облапошили, выдадут за свой и поди потом докажи, что автор ты. Он заметался по прихожей, не в силах быстро сообразить, что надо сделать первым делом. И тут зазвонил телефон. Ответил сиплым голосом и обомлел. Звонили из издательства. Нет, не так - из Издательства. Того самого, крупнейшего в стране, публиковаться в котором он надеялся лишь в самых прекрасных фантазиях. Хотя, кого обманывал - и там ему отказали, обрубив начисто даже способность воображать такой шанс. И вот голос в трубке спокойно и серьезно вещает ему, что мол «ваша рукопись романа такого-то рассмотрена и принята нами к изданию в ближайшее время. Территориально где находитесь? Не могли бы вы подъехать, обговорить все условия и подписать документы?» А дальше всё завертелось с такой скоростью, что голова кругом пошла. Как на безумной карусели. За год из начинающего писателя, он стал Писателем, «открытием года», получившим сразу две премии. Вышли крупными тиражами и остальные предыдущие его романы. Договора, потом контракты, встречи, интервью, конференции, автограф-сессии, приглашения читать лекции, предложение об открытии авторской серии... Издательства, которые раньше отмахивались, как от назойливого насекомого, теперь названивали сами, предлагая условия одно другого краше. Женщины всех возрастов вились вокруг, сладко щебетали, боролись за его внимание. Новый дом за городом, машина, круиз по Средиземноморью. Чудеса сыпались на него, как из рога изобилия. С трудом придя в себя, он засел сразу за два новых романа. Нельзя было упускать удачу, которую поймал за хвост. Стараясь не думать, с чего всё началось, и как вообще его рукопись попала в издательство и за ночь была прочитана, он писал, писал, писал. Теперь, когда его знали, он мог расслабиться и отдаться потоку вдохновения. Не подстраиваясь под шаблоны книгоиздателей, писать о том, что нравилось ему, писать как хотелось. А хотелось и нравилось с детства создавать жуткие истории, до мурашек, щекотать нервы читателя. Рождать пером сумасшедшие лабиринты кошмаров, водить по ним других, не заботясь о том, будет хеппи-энд или нет. После того, как один из старых романов стартанул лучше остальных, он понял, что именно такая тема притягательна, вот на эту грань человеческой души надо сделать упор, она наиболее отзывчива. И дальше писал так, что маститые мэтры от индустрии ужасов присылали хвалебные отзывы, которые потом помещались на обложки новых книг. С идеями и вдохновением не было никаких проблем, одну книгу в два месяца - легко! Книги переводились на другие языки, как и мечтал. По мотивам парочки из них были сняты грандиозные, с суперспецэффектами, полнометражки, и даже не заплёваны зрителями, а вовсе наоборот. Два года прошло в упоении славой, неутомимом труде и великолепной отдаче. Пока однажды он не проснулся посреди ночи с сильным сердцебиением. Что-то забыл! Очень важное. Окинул мысленным взглядом романы - да нет, все укладываются в срок. И деловые мероприятия записаны тщательно, без надежды на память, в память электронную, в телефон. Что же тогда? И тут осенило: Самая Главная Книга его жизни! За суетой дней и клепанием триллеров, он забыл о своей мечте. Тут писатель выдохнул облегченно: фух, слава богу, это не что-то реальное. А мечту другим людям не видно, она пока подождет. Сейчас ему надо удерживаться на плаву и планку не понижать. Потерять читателя просто, разочаровав лишь раз. И этого нельзя допустить ему, Королю Страха, как прозвали его другие литераторы. В своих книгах, он почти не допускал любовных сюжетных линий, справедливо полагая, что они способны отвлечь и смазать линию основную: иррационального страха. Он не пугал читателей катаклизмами, психопатами или дикими животными. Он специализировался на инфернальных существах и тонкомистическом флере, окутывающем сюжет. Он терпеть не мог, когда что-то иное, человеческое, разбавляет своей приземленностью терпкий вкус произведений. Если его герои имели неосторожность влюбиться, хотя бы в его воображении, он наполнял их жизнь такими изощренными кошмарами, что они сходили с ума и разрывали всякий контакт между собой. Ну или гибли скоропостижно. Как-то один известный психолог написал рецензию на его книгу, в которой утверждал, что писатель боится чувств, отношений и мстит женщинам за что-то, что, вероятно неприятное, имело место быть ранее в его жизни. Выделял тот факт, как уродливо автор выстраивает громады разных, но совершенно бессмысленных, нездоровых отношений и вообще глумится над самим понятием любви. А в последнем романе и вообще главный герой толкает на смерть влюбленную в него девушку. Психолог попытался выставить писателя социально нездоровым и даже опасным для женщин. Правда, «желтая пресса» с ним бы поспорила, регулярно освещая всё новые и новые интрижки знаменитости. Но писатель отчего-то ненадолго задумался над этой рецензией. И правда, откуда у него такая тенденция? Вроде бы не было никогда несчастной любви или обидчиц. Может быть, это подсознательное нежелание заводить семью так выплескивается? В любом случае, писать о счастливой любви - не его конёк точно, пусть кто-то другой. А раз читателю всё-таки нравится присутствие чувств в книге, то пусть будет чуть-чуть амура, но так, как нравится и приятно ему. И не глумление это, а его позиция. Не познав в молодости влюбленности, он просто не мог её описыва