История дописана. Точка поставлена. Существо-писатель откинулось на спинку стула и замерло. От существа до писателя его отделяли лишь руки. Когтистые, нечеловеческие. Навалилось сытое чувство удовлетворения, которое испытывают творцы, закончив очередное свое произведение. Только что он завершил историю про девушку Майю, чье сердце было сначала разбито, а потом исцелено новой любовью, которая и стала Настоящей. Он никогда не давал имен героям своих миниатюр, не зная их настоящих. А тут само попросилось на бумагу, препятствовать и глушить не стал. Теплота разливалась в груди необыкновенная. А это и неплохо - жить вот так: не имея потребности в еде и других нуждах. Разве что сон - кратковременен и без видений, похожий на забытье. Но всё-таки отчаянно скучал по прежнему быту. Сейчас ему уже не были столь важны вся эта шумиха вокруг имени, известность, поклонение. Сейчас бы он ни на что не променял вот это упоение, этот внутренний экстаз рождения истории, от которой сердце не болит, а поет. Предвкушение обновления. И планировал, если так будет угодно судьбе, которая вернет домой, продолжать писать вещи вдохновляющие. Он понял, что всё, что написано, становится реальностью. Не в его судьбе, но в жизнях других людей. Читателей. Жуткие вещи материализуются тоже, увы. Почему раньше не понимал, что писатель - не только развлекатель чужих душ, но и их целитель, и разрушитель тоже. И это огромная, главная ответственность для тех, кто выбрал сей путь. «Можешь не писать - не пиши!» - сакральные слова. Ибо если не хочешь нести этот крест достойно и с пониманием происходящего, лучше не надо и взваливать его. Иначе придавит. Игра своей жизнью заканчивается там, где начинается первое предложение. А дальше она становится игрой с множеством персонажей, игрой чужими судьбами. В ней нет проигравших, как и нет победителей, каждый просто получает свое. Она просто длится и длится, видоизменяясь. Вся наша жизнь - игра. А творчество в ней - инструмент воздействия на реальность. Потому важно не читать плохих книг, а не писать таковых - важно втройне. Неожиданно книга засияла. Писатель шарахнулся и замер, вцепившись в край стола. Лист с последним письмом медленно перевернулся. А за ним пустота. Нахзац - задний форзац обложки - и переплет. Пару секунд писатель остолбенело рассматривал его, а потом книга дернулась и плавно, тяжело закрылась. Вот она лежит перед глазами такая, какой и не мечтал уже увидеть. Толстая (сколько там писем? Не меньше сотни), основательная. Коричневый, в разводах, состаренный переплет, золотистая оплетка кантов. Дрожащими лапами прикоснулся. Взял и, наслаждаясь тяжестью, перевернул, чтоб взглянуть на переплетную крышку, как называют издатели твердую обложку. Он захотел увидеть название, а увидев, вздрогнул, слезы навернулись на глаза: «Главная Книга Жизни». Всё-таки написал её... Книга всей жизни. Старой жизни. Теперь начнется новая. А потом, сквозь влажную пелену, увидел, как серебристое сияние книги вдруг перекинулось на руки, поползло вверх, меняя их очертания. Пальцы уменьшались, ногти закруглялись, кожа приобретала телесный нормальный оттенок. От неожиданности уронил бы книгу, но ладони словно приклеились. Моргнул раз, два, прогоняя слезы, а затем улыбнулся, сомкнул ресницы. И книга легла спокойно на теплую поверхность стола.