- Куда это? - удивился Быков.
- Хочу напоследок заехать к Кудрявцеву. Чтобы, так сказать, закрыть дело. Расставить все точки над i.
- Кудрявцев, Кудрявцев... Чего тебе Кудрявцев? Подожди... Да, девка что-то говорила... Пошли.
Внизу направился сразу к воспитанницам. Девочки, словно воробышки на проводах, сидели вдоль стены рядком на длинных школьно-спортивных лавках. Все одинаковые, все в легких сине-красных спортивных костюмчиках.
- Ну! - грозно навис над ними Быков. - Это как же вы?.. Как вы могли?.. - с суровой укоризной в голосе сказал он. - Одно у вас смягчающее обстоятельство: вас использовали в своих грязных целях опытные рецидевисты.
По ряду прошло шевеление. Кто-то, как заметил Семенов, ухмыльнулся. Впрочем, ухмылки тут же сошли: положение было понятное, серьезное и вообще...
- Вам зачтется, если будете говорить правду, - продолжил Быков. - Кто такой Кудрявый?
Девочки переглянулись. Одна, постарше, с мелко завитыми спиральками кудряшек, недоуменно ответила:
- Кудрявый и есть.
- Имя, фамилие?.. Или Кудрявый - это фамилие?
- А-а?.. Нет, Кудрявцев. Кудрявцев Игорь.
- Так, так... И часто он к вам сюда приезжал?
Вновь шевеление.
- Раза два в неделю. Иногда чаще.
- И зачем приезжал?
На этот раз оживились все, и Быков понял, что сморозил глупость.
- За этим самым, зачем же еще?
- Ну, - сказал Быков. - Мало ли... А Сосницкого Аркадия Григорьевича не знаете?
Девочки не знали.
- А кто это?
- Высокий, толстый... старый, - посмотрел Быков на малолеток. - Лет пятидесяти. Работает адвокатом. Волосы темные, завиваются, глаза темные, особых примет нет.
- Может это Аркаша? - предположила девочка лет двенадцати. - Он как-то сказал, чтобы я его так называла.
- А-а, тот дядка... Может быть.
- А меня просил называть себя Пупсик, - крикнула одна, и легкий смешок прошелестел по ряду.
- Ну, узнали? - спросил Быков, внимательно слушавший их щебет.
- Может это тот, к кому нас возил Кудрявый? - ответила мелкозавитая девочка. - Дядя его, кажется. Но нам не говорил, как его зовут. И мы и не знали, что он работает адвокатом.
- А кого возили? - поинтересовался Быков. - А ну-ка поднять руки.
Одна, вторая... - подняли почти все.
Быков повернулся к Семенову.
- Во боров! Ну скотина, ну скотина!..
- Ладно, - повернулся он к девочкам. - Сидите и ждите. Ничего с вами не будет, если опять что-нибудь не выкините. Вы ещё несовершеннолетние, так что надейтесь на смягчающие обстоятельства.
- Пошли, - сказал Семенову и крупно зашагал к выходу.
- Эй! - крикнул ему кто-то из группы оперативников. - Протокол надо подписать. Вы далеко не уходите.
- Попозже, попозже, - крикнул им Быков в ответ. - Вы знаете, где меня найти, подпишу.
- А друг?
- Найдем, не боись.
ГЛАВА 24
ИНТЕРЕСНЫЙ ТЕЛЕФОНЧИК
На улице все было серым, размытым. Все то, что ночью являло собой единое, монолитно-черное, сейчас начинало дробиться, и медленно выделялся гофрированный спуск лестницы, каменные широкие перила, шероховатый от времени фасад, украшенный выступающими половинками кирпичей, которые сливались в геометрический узор, на удивление оживляющий величественный, хоть и старый уже рельеф дома.
Гравий дорожки здобно похрустывал под ногами, все мокро блестело и с листьев срывались крупные частые капли, так что казалось, что этот ситник переходит в ливень и вновь приходилось с тоской вспоминать о виртуальном зонте, поспешо стягивая на шее воротник плаща.
Бессонная ночь, ловко проведя их по нескушному лабиринту, усталости не принесла; Семенов чувствовал во всем теле ясную прозрачную бодрость и лишь где-то в самых дальних уголках сознания угадывалась, затаившаяся, сродни окружающей сырости, вялая муть. "Спать придется весь день" , подумал он, с трудом обнося подошвой неведомо как выжившего в городе глянцевитого черного навозника, валко спешащего пересечь опасную дорогу.
- Вот чего я хочу, - вдруг сказал доселе молчавший Быков. - Коньячку хочу. У меня в машине что-то там есть. Не такой, как у тебя, это уж точно, но сейчас и такой сойдет. Как ты?
- Еще бы, - согласился Семенов.
Они прошли мимо двух мохнатых глыб овчарок. "Твари!" - немедленно сказал Быков. Вышли за ограду. Бледно-серый бок огромного "Форда", затянутый в узлы толстых труб. Под открытым небом моросить стало сильнее. Поперек улицы тяжело провисло бело-синее полотнище рекламного плаката, радостно приглашавшего на ярмарку-распродажу чего-то там элитного.
- А твой "Ягуар" где? - отсутствующе спросил Быков.
И сразу догадался:
- Домой отправил? И то, всю ночь с нами пробегала. Тут и мужику довольно, а каково девчонке? Как она там... после плена?
- Палец у неё болит, - рассеянно пояснил Быков.
- Палец? - переспросил Быков и вдруг громко захохотал, взрывом смеха испугав ещё только начавших просыпаться ворон в саду, которые, частично взлетели, частично остались на ветвях, но загалдели все. И долго еще, возмущались, даже когда хохот смолк.
- Палец! - все повторял Быков. - Пальчик! А больше ничего?
Он смолк и, открывая дверцу машины, махнул рукой:
- Садись!
Семенов подождал, пока откроется дверца. Сел. Быков уже сворачивал пробку у бутылки коньяка.
- А стаканов нет. Придется так, из горла. На, ты первый, - протянул он бутылку.
Коньяк горячо провалился. Семенов сдедал несколько глотков. Было необычайно приятно. Коньяк стронул ту глубинную муть, которая затаилась вместе с усталостью. Показалось было, что этак и спать захочется.
Быков гулко вливал в себя спиртное. Оторвался от бутылки.
- Теперь закурить. Пошарь в бардачке.
Семенов вынул из кармана свою пачку "Мальборо" Оба закурили. Как хорошо!
- Ну что, сейчас тряханем твоего любимого Кудрявцева? Больно повод хорош, - выдохнул дым Быков. - А потом отдыхать.
Он вновь затянулся и долго выпускал струю дыма, растекщуюся по лобовому стеклу.
- Эх! Как я спать завалюсь!.. Красота!
Поехали наконец.
Как ни рано было, но уже показались люди. Вон дворник в двухцветной курточке метет метлой тротуар. Встречные машины. Свернули и полетели вдоль трамвайных путей, где скоро обогнали шибко гремящий и все ещё ярко освещенный трамвай - словно игрушка, внутри которой неподвижно расселись несколько пластмассовых пассажиров.
Осеннее утро мерцает от ветра. А только что было тихо, но тут же порыв ветра сбивает капли с тополей вдоль дороги, мутнеет лобовое стекло, по котрому начинают ходить - туда-сюда - резиновые дворники. Низкие тучи летели сплошным фронтом - плечом к плечу, - и прорывались иногда, вдруг обнажив высоко в небе разрыв верхнего этажа облаков - изумленную осеннюю синеву.
Сверяясь с листком, нашли дом Кудрявцева довольно скоро. Бетонный монолит, прорезанный снизу ходами арок, через одну из которых проникли во двор. Здесь, со двора, дом загибался в кольцо, коим и обнимал двор, где стройными рядами выстроились различные иномарки - прекрасное зрелище!
У какого-то озябшего мужика в фирменном, похожем на мундир железнодорожника костюме, спросили где второй корпус. Служащий указал, они подъехали и остановились напротив входа.
- Буржуи! - с чувством сказал Быков и стал выбираться из машины.
Монолитная дверь в подъезд оказалась с домофоном. Стали тыкать кнопки. Квартира Кудрявцева молчала, зато отозвался голос чужой и грубый, коротко поинтересовавшийся, к кому посетители направляются. Быков немедленно доложил, что они, собственно, направляются в квартиру сто семнадцатую и разве вся эта полуживая механика не работает или связь осуществляется методом случайного тыка?
В ответ ничего сказано не было, затем, немного погодя, звякнула защелка и распахнувшаяся дверь явила их взорам помятого и сердитого от недосыпания мужчину в форме. Мужчина был непрочь вступить в конфликт, но, все-таки, понимая, кто он, а кто те, что проживают в доме или имеют отношения к жильцам, словом, те, кто могут выложить за здешнюю квартиру сумму, которой бы хватило ему лет двадцать существовать безбедно и с комфортом, сдерживался по мере сил. Быков же, дабы не терять времени, сразу сунул бойцу под нос свое вечное удостоверение капитана ФСБ, что произвело впечатление благоприятное и, даже, расположило к ним охранника.