Насчёт ежедневных отлучек Ясона на совещания в Белгород — песня отдельная. Для чего их проводить, когда армия топчется у окружной и тасует колонны с техникой и личным составом туда-сюда? Риторический вопрос, который мы нет-нет да задавали друг другу, заранее зная, что ответа не будет. К тому же всё чаще и чаще командиры оставались на ночь в городе, мотивируя тем, что вечерние совещания затягивались допоздна, а утренние начинались слишком рано.
Вернувшись ни с чем, решил, что для начала сами займёмся организацией оперативной работы, не надеясь на воинство Ясона. И первым делом надо найти людей, которые могут быть нашими глазами и ушами.
У дежурки столкнулся с двумя рослыми бойцами, сопровождавшими двоих молоденьких ребят в гражданке. Думал, что местные, оказалось — пленные. Загнали свой «буцефал» в болото на окраине Борщевой — хотели путь спрямить, потому как дороги заняты нашими войсками, да не повезло. Сами выбрались, бросив свою шайтан-арбу, местный старик приютил, обогрел, накормил, нашёл плохонькую одежду внука, дал переодеться, показал дорогу на Харьков. Добрались почти до Циркунов — мотавшиеся машины не обращали на них внимания, а вот мимо ребят Бати не прошли. Ни растерянности, ни подавленности в лицах ребят не было — просто усталость. Один харьковчанин, другой херсонский. Русские. Контрактники. На гражданке работы не было, вот и подались в армию.
В ожидании войны жили с января — командиры все уши прожужжали, что русские нападут то на Рождество, то в конце января, то в начале февраля и устали ждать, поэтому ракетно-артиллерийский удар двадцать четвёртого февраля стал неожиданным. Командир приказал им задержать русских у моста перед Борщевой ещё в первый день, но бэтээр удалось починить только сегодня. Все дни находились неподалёку в ремроте, видели наши колонны, но к ним никто не заходил. Выполнять приказ не стали — бессмысленно, такая силища размотает в мгновение. Будет ли ВСУ сдаваться? Вряд ли, мы же русские, будем воевать.
Говорили они спокойно и даже устало, и было в этой будничности что-то такое, что заставляло поверить: они будут драться, как и подобает солдату, присягнувшему на верность своей родине. Даром, что вээсушники — русские они, русские до кончиков ногтей. И даже оказавшись в плену, они не теряли достоинства. Пленные… Первые пленные, враги, украинцы, хотя и русские по духу. Но к врагам чувства-то иные испытывают, даже если не ненависть, то неприязнь, а тут только жалость. Будь моя воля — отпустил бы их…
Пленных вээсушников часа через полтора увезли в Белгород, так и не дав толком поговорить. Да и что, собственно, говорить? Всё равно скоро домой отпустят — войны-то осталось ещё на пару дней, ну, от силы, не больше недели со всеми формальностями вроде подписания капитуляции и всяких там протоколов.
Днём гоняли в сторону Харькова и обратно колонны с техникой — танками, бэтээрами, «градами», пару раз проходили «акации» и «гвоздики», один раз протащили «тюльпан». Где-то невдалеке грохотало, пару раз совсем рядом ревел наш «град», но мы уже привыкли и не обращали внимания. Перед сумерками потянулась очередная колонна бронетехники, но успела отойти меньше чем на полкилометра, как по направлению её движения лёг пакет «града». Из «мотолыг» высыпала пехота, но ни в поле, ни в лесопосадку не пошла: стояли и любопытствовали тут же на дороге. Потом погрузились обратно на свою чудо-технику, и колонна, развернувшись, прошла обратно, после чего всё стихло. Всё, судя по всему, война на сегодня закончилась.
К вечеру потянуло с севера холодом, хлюпающий под ногами перемешанный с грязью снег прихватило не на шутку, но это не очень огорчало: теперь крадущегося, а тем более идущего слышно было издалека. Посоветовал Балу насыпать битого стекла и жестянки вдоль периметра, но тот в недоумении изогнул бровь: зачем, коли на ночь выставляются посты. Объяснять и доказываться ничего не стал — себе дороже.
Ночь предстояло провести без света и в холоде. Пара свечей, установленных в каком-то металлическом цилиндре, едва пробивали темноту и создавали иллюзию тепла. Поздно вечером уходила в город машина, и с трудом уговорили Валентиновича уехать: оставаться здесь в таких условиях с его болячками было равносильно самоубийству. Он вроде бы и согласился, но уезжать никак не хотел и всё старательно изображал, что ищет что-то такое нужное, без чего покинуть этот не очень гостеприимный «отель» не может. Водитель нервничал — ночью можно было либо схлопотать от своих с перепуганного блокпоста, либо нарваться на укров, но Валентинович упорно и молча продолжал по пятому разу заглядывать во все углы, в шкаф и даже под диваны. Пришлось выталкивать его чуть ли не в спину, пообещав вновь забрать его с собою, как только сможем найти приличное жильё.