Так я делал более двадцати раз, выбирая только те камни, которые имели абсолютную чистоту и белый цвет. У некоторых были углеродные пятна, проникавшие так глубоко внутрь, что портили совершенство. У других были хрустальные полосы, и более чем у одного были неприглядные дымки, которых может избежать любой опытный покупатель бриллиантов.
Наконец, через час у меня была коллекция камней общим весом чуть менее шестисот карат.
Ван де Хевел спросил, когда я закончил. — Вы довольны своим выбором, мистер? Картер?
— Вроде неплохие, — сказал я. Я вынул из внутреннего кармана пачку швейцарских франков.
Ван де Хевел продолжал строго придерживаться делового этикета. Он подсчитал общую стоимость драгоценностей и предъявил мне счет. Это было чуть меньше трех миллионов франков, которые я привез из Амстердама. Когда расплата закончилась, он поклонился. — Глик бе ацлаха, — сказал он. Это два идишских слова, которыми торговец бриллиантами принимает решение о покупке и привязывает человека к своему слову. Спасибо, Мистер Ван де Хевель, — повторил я. «Вы мне очень помогли» .
— Вот для чего я здесь, мистер Картер. Он загадочно улыбнулся и повел меня к двери.
Бриллианты надежно хранились в алюминиевой тубе, похожей на ту, что вкладывали в сигары, которая была плотно закрыта. Когда я ступил на улицу Hooistraat, я едва услышал, как Клаас ван де Хевел закрыл за мной входную дверь. Солнце уже стояло низко на безоблачном небе. Скоро наступали сумерки, поэтому я торопился по пустынным улицам, желая добраться до вокзала и вернуться в Амстердам.
До Амстердама ходит около трех поездов в час, поэтому мне не нужно было спешить. Но с наступлением сумерек мое замешательство усилилось. Я не видел такси, и сырой, холодный ветер дул на меня с северо-востока. Я поднял воротник своего пальто и ускорил шаг, более бдительный и осторожный, чем когда-либо. У меня были бриллианты на миллион долларов. А впереди у них было еще много тысяч миль до королевства Непала. Меньше всего мне хотелось потерять свой выкуп, тот выкуп, на который шерпы купят оружие, чтобы начать свою революцию.
Шаги эхом раздались позади меня, когда я поспешил к станции. Я оглянулся и увидел только сгорбленную фигуру старухи, отягощенную тяжестью перегруженного хозяйственного мешка. Позади нее лежала пустынная аллея, обсаженная деревьями; только удлиняющиеся тени, отбрасывавшие свои причудливые формы на асфальт. Не будь дураком, сказал я себе.
Но что-то казалось неправильным, что-то, чего я не мог понять. Если за мной следили, то тот, кто следовал за мной, был невидим. Тем не менее, я не собирался отвлекаться, пока не доберусь до Амстердама и не положу камни в сейф отеля. Только тогда я позволил бы себе временную роскошь вздохнуть с облегчением.
Десятиминутная прогулка от Хустрата до вокзала закончилась, прежде чем я успел это осознать. Поезд подходил через пять минут, и я терпеливо ждал на платформе, стараясь держаться подальше от растущей толпы пассажиров в час пик. Я все еще был настороже, но мои постоянно двигавшиеся глаза не улавливали ничего, что казалось бы хоть немного подозрительным, ничего, что могло бы вызвать хоть малейшую тревогу. Я посмотрел вдоль платформы, увидел приближающийся поезд и улыбнулся про себя.
Никто не знает, кто ты и где ты был, твердил я себе, не сводя глаз с приближающегося поезда. Искры слетали с рельсов, как разноцветные вспышки бриллиантов в алмазах. Я скрестил руки на груди и почувствовал успокаивающую выпуклость алюминиевой трубки. Потом я почувствовал, как кто-то коснулся моих карманов, хитрая рука украдкой, появившаяся из ниоткуда.
В тот момент, когда в моих ушах раздался оглушительный звук поезда, я отбросил левую ногу назад. Удар в спину, или ды-ит ця-ки, должен был сломать коленную чашечку тому, кто пытался закатать мои карманы за моей спиной. Но прежде чем я кого-нибудь ударил, меня толкнула вперед пара крепких рук. Я пошатнулся и закричал, пытаясь остаться в вертикальном положении. Женщина закричала, и я царапал разреженный воздух, и больше ничего. Я приземлился на рельсы с ужасным грохотом, когда поезд катился по рельсам, тысячи тонн железа и стали были готовы раскатать меня, как блин.