Когда она дошла до ступеней, ведущих вниз, две грозные фигуры преградили ей путь.
— Миледи, — обратился к ней один из сторожей, — Вы заблудились? Если Вы ищете Зал Совета, то Вам следует теперь…
— Нет, — прервала его речь Аделаида. — Я именно там, куда и направлялась.
— Там внизу лишь темницы, — сурово заметил второй.
— Много заключенных? — спросила Аделаида, зная ответ.
— Всего один, — ответил первый страж. — Орков велено было поместить в загоны для скота, за городом, чтобы не осквернять стены этого замка.
— Не всех, — поправил первый, — только здоровых. Всех раненых было приказано перебить, чтобы не мучились.
— Наш Дрозд слишком милосерден, — заметил второй. — По мне, пусть бы подыхали от ран.
— Так или иначе, — снова вмешался первый охранник, — в подземелье не велено пускать никого, кроме самого Дрозда и капитана Шервуда.
— Я просто хотела убедиться, что все в порядке, — улыбнувшись, заметила Аделаида.
— Иначе и быть не может, — отозвался старший охранник. — Мимо нас не пройдет никто.
— И не выйдет? — Аделаида выразительно посмотрела на стражей.
— Он в подземной камере, в кандалах. Ключи у капитана. Нам не велено с ним говорить, ничего передавать или брать, смотреть ему в глаза и вообще слушать. Если он выйдет оттуда, то только чтобы взойти на плаху.
— Рада это слышать, — Аделаида перевела взгляд с одного охранника на второго и тут же ввела обоих в транс.
Едва она успела ступить на уходящие вниз ступени, как услышала легкие шаги за своей спиной.
— Ты следишь за мной? — спросила она, продолжая спускаться.
— Нет… Но почему-то подумал, что увижу тебя здесь. И я не ошибся, — голос раздавался прямо позади нее, и она поняла, что Тэль-Белар следует за ней.
— Я должна его видеть… — резко обернувшись, она запрокинула голову и уставилась в два леденящих душу глаза.
Тэль-Белар сошел вниз еще на пару ступенек и теперь был вровень с ее лицом.
— Нет. Не должна, — тихо сказал он. — К Хаэлу запрещено кого-либо пускать.
Несколько минут они стояли молча, не отрывая взгляды друг от друга. Эльф был серьезен, дышал ровно, и в глазах его читались твердость и решимость.
— Белар… — наконец обратилась к нему Аделаида умоляющим тоном. — Я никогда у тебя ничего не просила… Но он — мой отец… Я должна с ним проститься… Мне это необходимо… Я знаю, ты понимаешь меня, как никто другой…
С трудом, но ей удалось выдержать необходимую паузу. Она хотела сказать еще что-то, начать оправдываться, но лишь молча опустила взгляд в пол в ожидании ответа. Через мгновение, показавшееся ей вечностью, Тэль-Белар подал голос.
— Ты усыпила охранников, — сухо заметил он, — это измена.
— Они ничего даже не поймут. Дрозд отослал меня в город. И я уйду — мне всего-то и надо теперь, что пару минут.
— Хорошо. Десять минут — не больше…
Окинув эльфа благодарным взглядом, Аделаида продолжила свой спуск.
Узкая лестница уводила все ниже и ниже, но, заметив неяркий свет догорающего факела, Аделаида осталась в длинном прямоугольном помещении с рядом камер по обеим сторонам от прохода. Даже не предполагая, что скажет, когда увидит Хаэла, она захватила светоч со стены и на непослушных ногах двинулась по широкому коридору мимо ржавых решеток, озираясь по сторонам. Краем глаза заметив легкое движение в одной из дальних камер, она замерла в нерешительности. Вспомнив о времени, она не посмела долго стоять в проходе, играя в прятки, и направилась на приглушенный звон массивных цепей. Остановившись у нужной камеры, она закрепила факел на стене и, собравшись с духом, вышла из тени, оказавшись прямо напротив пленника.
Хаэл сидел у дальней стены, прикованный цепями к полу. Его седые глаза смотрели на нее восторженно и удивленно. Внезапно рассмеявшись, он на миг опустил тяжелую голову на грудь, но тут же вновь поднял взгляд. Аделаида старалась выглядеть уверенной, но тихий, почти беззвучный смех Хаэла дрожащей тревогой проникал в самое ее нутро. Она вопросительно нахмурилась, на что Хаэл лишь невинно покачал головой.
— Я просто радуюсь, — внезапно сказал он. — Ты — чудо… — он вновь усмехнулся, и тут же выражение его выдало тоску, которую она никогда не рассчитывала увидеть на лице своего беспощадного отца. — Спасибо… что пришла…
— Я не… — Аделаида запнулась. — Я не хотела…
— Хотела, — кивнул головой Хаэл.
— Я не хотела, — продолжила Аделаида, стараясь говорить ровно, — не хотела говорить тебе все это перед твоей смертью, но большего ты не заслуживаешь. После всего того зла, что ты совершил за свою жизнь, всех тех решений, что принял, ведомый твердой рукой темных сил…
Он не дал ей продолжить.
— Ты сейчас говоришь обо всех моих решениях в общем или же о своем случае в частности? — невозмутимо поинтересовался Хаэл, и Аделаида почувствовала, как вся безмятежность спадает с нее, как тонкое покрывало, и она остается обнаженной перед всеми своими страхами и переживаниями.
— Как бы то ни было, — сжимая от напряжения кулаки, произнесла она, пытаясь оставаться спокойной, — отныне ты уже не сможешь больше никому причинить боль.
— Но ты не переживай, — усмехнулся Хаэл, — это все равно ничего не изменит.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Аделаида, не решаясь приблизиться к решетке, хотя ее отец и сидел в темноте в нескольких метрах от нее, скованный по рукам и ногам.
— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, — отозвался Хаэл, блуждая взглядом по окружающим его глухим стенам. — Беспощадные жернова судьбы не остановят свой ход. Вам кажется, что, когда не станет меня, окружающая вас действительность снова превратится в прекрасное сказочное место. Этому далекому от идеала миру просто необходимо всегда иметь объект, на который можно повесить табличку с надписью «Виновен». Это достаточно действенный способ оправдать собственную неполноценность. Но лишь до поры до времени… Ведь добро и зло — настолько растяжимые понятия, что, когда одно начинает перетекать в другое, воцаряется полный хаос. Когда невозможно просто указать на кого-то пальцем и обвинить его во всех проблемах, становится действительно страшно. Потому что тогда начинаешь смотреть внутрь себя, и там оказывается дыра размером с непознаваемую первопричину бытия, и ее нельзя заполнить ничем, кроме иллюзорных надежд и стремлений. Когда меня не станет, — Хаэл поднял на нее глаза, и в них не было ни страха, ни раскаяния, — не сразу, через день, два, но вы поймете, что ваша дыра никуда не делась.
— Это всего лишь слова… — Аделаида мотнула головой, словно пытаясь сбросить с себя наваждение. — Так, значит, ты убеждаешь себя в собственной непогрешимости? Эти слова утешения шепчешь себе одинокими ночами?
— Я абсолютно безгрешен, милая моя дочь, — с усмешкой отозвался Хаэл. — На мне печать нашей божественной Матери. Я ведом ее пророчеством всю жизнь, от самого моего рождения.
Заметив качания головой, Хаэл переиначил все, что было им только что произнесено.
— Или нет, — сказал он. — Я всю жизнь следовал своим личным принципам и тому, что считал своим долгом. Шел по пути, который представлялся мне единственно верным. В том случае или ином я заранее окажусь не прав в ваших глазах. В чем же мой грех?
— Столько смертей на твоих руках…
— Как и на тысячах других.
— Невинных жизней.
— Здесь нет невинных. Здесь все виноваты с того момента, как появились на свет. Я уверен, что в глобальном смысле не добавил миру ни лишних страданий, ни лишних поводов для радости. А кому это удалось? Кроме богов?
Аделаиде внезапно захотелось закончить этот пустой разговор.
— Да посмотри хотя бы на своих южных лордов! На вашу элиту и знать! — крикнул Хаэл.
Она молчала, и он продолжал:
— Я не знаю, о чем говорят в дворцовых кулуарах. Но хочешь, я угадаю? Кто-то ратует за то, чтобы трон как можно скорее достался принцу Тристану, прямому наследнику Рауля. Другие так восхищены ненасильственной политикой Амадео, что ни в какую не хотят менять мудрого правителя на мальчишку с пушком на подбородке и огромными амбициями. А третьи… Я не знаю точно, но почти уверен, что даже на юге есть те, кто втайне желает посадить на престол короля Астеара, единственного наследника из рода императоров, правнука Великого Баюма, как он сам о себе говорит.