Мотоцикл заскрипел – Елочка проснулась и выбралась из коляски. Дед залюбовался заспанной внучкой: крошечные сапожки на стальном шипованном ходу он сокращал до нужного калибра сам. Черную суконную юбку они раскопали в кожаном саквояже, который просто стоял на стволе поваленой осины. Там же, для Елочки нашлось зеркальце в серебряной оправе, серебряный с позолотой футляр с краской для губ и роговой гребень с остатками чьих-то светлых волос. Пачку надушенных писем дед тоже забрал с собой, и вечерами разбирал каллиграфические строки под карбидной лампой. Ничего в них не было интересного. Немецкий, худо-бедно разученый на империалистической, вдруг четко вспомнился, дед подивился этому явлению, а письма потом извел на растопку.
Еще одной гордостью деда была белая ватная куртка-выворотка. На себя дед Саня давно махнул рукой, а Елочку постарался одеть не с мертвяков. Немецкого связиста-недомерка они обнаружили едва ли не в первый поход в лес. Он бросил полуразмотаную катушку с красным проводом и неподъемный полевой телефон на брезентовой лямке. Присел под кривую березу справить нужду и был убит в голову осколком размером с железнодорожный костыль. Беленькая курточка так и осталась висеть на сучке, а связист так и остался лежать со спущенными штанами.
Курточка пришлась кстати. Опять стало подмораживать и задувать с севера по низу. Елочка топала следом, пытаясь попадать ножками в дедовы следы и куталась в старую вязаную кофту-решето. Под эту одежду дед надевал ей по три свои рубахи, жилет из коровьей шкуры и еще бог знает какую рвань. Но от холода все это не спасало и Елочку все время трясло как в ознобе, а по ночам она страшно бухала в подушку. И тут на березе висит курточка, детская даже на вид. Дед Саня за последние три года разучился удивляться. Он только пощупал подкладку – не сырая ли? Накинул курточку на внучку, застегнул пуговки и оборвал с рукавов красные опозновательные ленточки «свой-чужой». Домой вернулись в обнове, и в этот день что-то лопнуло у деда в душе. Посмотрел он на себя внимательно, на старости лет в бане проживающего. Вспомнил и Залучье разоренное, и могилку жены-покойницы на которой наша самоходка случайно развернулась, и немца с куренком насаженным на штык. На Елочку, сироту немую, пришибленную, еще раз поглядел. И не стало в нем больше ни стыда, ни жалости.
Нечаянно выяснилось, что в Русе сестра жены расторговалась по-крупному. С железной дороги, где она работала при немцах, ее турнули. Марфа торговала зажигалками, презервативами, строго из из под-полы – крошечными фляжками с французским коньяком ворованным еще у немцев. Таскала вареную картоху к поездам и меняла ее на белье и стрептоцид. Лучше многих жила, и по большому счету, спасла и деда и чужую внучку. Но в этот раз, дед Саня пришел к ней не христорадничать, а с толстой серебрянной цепью на которой висел золотой образок со святым Христофором, католическим покровителем странствующих. Цепь сама по себе раздобылась случайно… Дед Саня в свои 65 ни черта, ни войны, ни мертвецов не боялся. Поэтому, когда остро встал вопрос о походе в Русу, а это 60 верст в обе стороны, дед понял, что в своих опорках он туда не дойдет. Не дойдет и босой. А сапоги валялись всего в одной версте от их баньки, там, где толпа немцев угодила под шрапнель самоходок. С мерзлых ног обувь слезать не хотела. Дед сходил домой и вернулся с колуном. Точным ударом раздробил голеностоп и сдернул сапог с ноги. Стал примерять, и тут заметил золотой образок выглядывающий из стиснутого немецкого кулака. Это блестел хлеб, керосин, расписные книжки для диковатой Елочки, чай, табак. Дед долго ковырял побелевшую руку, но пальцы стиснули душевное утешение воистину намертво. Не помог и штык-нож взятый у соседнего мертвеца. Тогда дед перекрестился и топором отмахнул кисть напрочь. К ночи рука оттаяла за печкой и к первому солнышку дед уже стоял рядом с прилавком Марфы на Руской толкучке.
– Дед, где ты себе сапоги такие справил?
– На поле валялись.
– Проросли что ли? Дед, ты чего, озимыми сапоги посеял? Да тебе госпремию выписать надо! Слушай, дед, выручай, мне еще сапоги нужны. Если яловые найдутся, так они на часы с ходу меняются. Или муки десять кило. Людям ходить не в чем. Ты подумай, а? Чем кормиться собираешься? А строиться будешь?
Марфа была права и они сговорились. Потом дед закупил припасов и попытался навести справки о Елочкиной маме. Но, отделение «Трудового фронта на восточных территориях» немцы уходя благоразумно спалили, а рассказать толком что с ней случилось и откуда она взялась, Елочка так и не смогла. Молчала как рыбка и росла красавицей.
Дед с Елочкой стали ходить в лес как в поле, с утра до ночи. Когда дед нашел мотоцикл, стали ездить. Красавец БМВ сидел брюхом в грязи и немцы по-видимому просто не успели его вытолкать на сухое место. Дед, который на трофейном ДКВ объехал всю Галичину вдоль и поперек, осмотрел машину и понял, что ничем она не отличается от той немецкой трещотки 1915 года выпуска. Проверил свечки, накачал бензина в карбюраторы и вывернув рычаг угла зажигания, ткнул ногой в стартер. Мотоцикл взревел и дед скинул обороты до малого. С битого «ганомага» принес масляный домкрат, поднял машину из грязи и по загаченой жердями дороге вывел мотоцикл по танковым следам из проклятого леса в поле. За несколько недель дед загрузил немецкими галетами весь банный чердак. Туда же отправил десятилитровую канистру спирта. Сложил во дворе целую поленицу из лопат, ведер, тазов, умывальных кувшинов и чайников. В огороде, во вздутой после взрыва бензиновой бочке, оттаивали отрубленые ноги в сапогах или ботинках, и Елочка бегала с чайником подливая в ледяную воду кипяток. В погребе валом лежали консервы с сардинами и паштетом, шоколад в пачках по пятьдесят штук. В соседском сарае, на веревках и плащпалатках проветривались десятки отстираных френчей, портков, свитеров.
Чего только не насмотрелся ребенок во время этих походов. С дедом они ворошили лопатами слипшиеся трупы в блиндажах, ковырялись в огромном брошенном полевом госпитале вытаскивая из под трупов простыни и наволочки. Разбирали обозные фуры с офицерскими чемоданами и солдатскими ранцами.Но в мае страшно запахло мертвечиной, и больше, до поздней осени, они в лес не ходили.
Когда березовый лист стал распадаться в пальцах, дед завез на расчищенное пожарище полуторку леса, а потом в Залучье появилась первая живая душа. Гармонист Леха пришел на родное пепелище с тощим вещмешком и аккордеоном с хроматическим строем на котором он совсем не умел играть. Выпили они с дедом как следует, сидя прямо на ярко-красной ржавой кровати. Леха все пытался затопить печь – единственный годный предмет в своем хозяйстве, а потом лег на угли лицом вниз и зарыдал от бессилия и тоски. Утром помятый гармонист пил чай и думал.
– Чего будешь делать, Леха?
– В Русу поеду, работу искать. Найду – семью выпишу.Тут нет расчета оставаться. Ни построиться, ни хозяйство завести…
Леха махнул рукой и закурил. Дед сходил в предбанник и долго гремел там банками. Вернувшись в парную он высыпал на стол десяток часов, и все это добро придавил колбаской скрученой из разнокалиберных серебряных и золотых цепочек.
– На, стройся Леха, не побрезгуй. Это твое по праву. Я с фрицев контрибуцию получил.
После Лехи, дед Саня отстроил в деревне еще десять домов, а последнюю, самую дорогую трофейную вещь – часы с золотыми крышками и бриллиантовой осыпью, отдал колхозу, чтобы опять построили в Залучье ферму.
Погиб дед совсем глупо. В середине 50-х Елочка заневестилась, и дед пошел опять в лес – искать приданое. Дед собирал и волок в Русу стреляные гильзы и наводящие пояски от снарядов. Один снаряд, 120-миллиметровый «отказник» прошедший канал ствола, сработал у деда Сани прямо на коленях. Хоронили его всей округой, а за иконами, в завещании, нашли план двух десятков советских братских могил – дед подбирал наших, не оставлял зверью на поругание. План, согласно воле покойного отправили в Руский военкомат, но оттуда за нашими солдатами так никто и не приехал. В конце 80-х годов валяющуюся в архиве карту деда Сани отдали заезжим поисковикам. А когда те появились в огромном селе Залучье целым следопытским отрядом, выяснилось, что заросли уже давным-давно и бесследно исчезли все дедовские тропы, дороги и засечки.