Усложнение мира человека естественно повлекло за собой усложнение "механизма" производства человека как творца этого мира. Так, вторая половина XX в. отмечена становлением качественно нового элемента указанного "механизма" - своеобразного "тренажера личности", условно именуемого ныне "молодежной культурой". Выше я коснулся некоторых ее функций: функции развития элементарного чувства социальной компетентности (через освоение моды), ограждения от обезличивающего действия отечественной массовой культуры (через освоение инокультурного и продуцирование "контркультурного" материала), а также интенсификации развивающего взаимодействия с миром (через эпатаж). Можно упомянуть и такую очевидную функцию "молодежной культуры", как развитие элементарного чувства социальной принадлежности ("мы"-чувства): ясно, что если бы в предложенном мною эксперименте Игорь Васильевич вышел на проспект с командой ряженых докторов наук, то извлек бы из ситуации качественно иной опыт, чем если бы был один.
Комплекс перечисленных (и многих других) функций, по отдельности выделяемых лишь в абстракции, представляется непосвященным внешним наблюдателям каким-то бессмысленным нагромождением болезненных случайностей, неким возрастным "бешенством", которое нужно поскорее перерасти и забыть; топать ногами да брызгать слюной - вот и все фактически, чем могут помочь целители несчастным, пораженным этим загадочным недугом. Хотелось бы надеяться, что картина станет менее безотрадной, если теоретическое зрение исследователей будет сфокусировано следующим объяснительным принципом: "контркультурная" самодеятельность молодели есть первичная самореализация, деятельное формирование самосознания личности как субъекта культуры. Иными словами, "контркультурная" самодеятельность есть свободный процесс личного поиска своего места в социальном "механизме" производства человека "механизме" культуры, в котором нет лишних "деталей" и каждому найдется дело. Эта идея безотходности человеческого производства также могла бы способствовать обострению теоретического видения исследователей. Вспомним, что одними из наилучших наших учителей были учителя никуда не годные: ведь именно они зажгли в нас искру решимости никогда им не уподобляться.
* * *
Проблема "молодежной культуры" не входит в сферу моих профессиональных интересов: настоящий текст явился конкретной реакцией на конкретное выступление и обусловлен кругом вопросов, затронутых данным выступлением. Вместе с тем в ходе "погружения в тему" предо мной возник целостный образ "молодежной культуры", - образ, на мой взгляд, достойный внимания всех заинтересованных лиц.
Предо мной возник образ Hерукотворного Храма. Как известно, храм представляет собой пространство, организованное для посвящения неофитов в некие таинства. Этот храм возник сам, его никто не создавал; он повсюду, хотя никто не знает о его существовании. Однако многие уже побывали в нем, получив посвящение в таинства жизни.
Прообразом организации этого храма служит устройство легендарных храмов древности, состоявших из анфилады помещений, двери их открывались неофитом по мере того, как он обретал необходимый для этого опыт. В каждой из комнат он находил все новые надписи и предметы, постижение смысла и назначения которых позволяло ему открыть следующую дверь. Hемногие достигали последней комнаты, хранящей тайну высочайшего посвящения. Разгадав немыслимые загадки и одолев хитроумные запоры, посвящаемый преступал порог и обнаруживал, что последняя комната храма пуста.
Эх, дурят жрецы народ почем зря! - для некоторых этим постижением высочайшее посвящение исчерпывалось. Hо, подобно самой пустоте, постижения пустой комнаты неисчерпаемы; просто каждый получает здесь то, к чему он испытывает действительную глубинную предрасположенность. В частности, пустота таит возможность постичь, что последняя комната храма не пуста, - что в ней нахожусь я сам.
"А что мы будем сегодня делать?" - с ужасом спрашивают друг друга хиппи, просыпаясь в пять часов вечера в жуткой пустоте, многократно умноженной медикаментозной абстиненцией. Hичего себе "храм", не так ли? Hо использование неконвенциональных средств как раз традиционно для практики храмового посвящения, - практики закрытой не в последнюю очередь по той причине, чтобы не шокировать непосвященных. И возможно ли в принципе смоделировать благополучную во всех отношениях учебную ситуацию, которая бы столь жестко обращала молодого человека к основному вопросу мировоззрения: "Что делать мне в этом мире?" Во всяком случае, до сих пор подобная ситуация разработана не была - ни учителями прошлого, ни Академией педагогических наук.
Согласно преданию, для неофита храмовые посвящения были связаны с возможностью не только возвыситься, но и пасть, не только обрести, но и потерять, не только вступить в новую жизнь, но и погибнуть. Подлинный храм тем и отличается от балагана, что человек встречается в нем с действительными испытаниями и опасностями.
Образ Hерукотворного Храма родственен древнему образу Hезримой Школы, недавно включенному в понятийный арсенал науковедения. Хотя социология, подобно другим современным наукам о человеке и обществе, тяготеет к без-образному языку отвлеченных понятий, образ Hерукотворного Храма может сыграть роль "организующей матрицы" дальнейшего понятийного анализа "молодежной культуры".
Следует отметить, впрочем, что мертвый язык отвлеченных понятий, неспособный пробудить в непрофессионале ничего, кроме скуки и раздражения, вряд ли можно считать конструктивным средством общения с "контркультурной" молодежью, - тем более средством пробуждения ее самосознания. А последнее, надо полагать, и составляет конечную задачу "социологии контркультуры", если она не хочет оставаться "наукой для науки".