Рон всё-таки посмотрел на свою визави прямо.
— Вы это серьёзно?
— Что — «это»?
— Неважно. И…
— Да?
— Извините.
— А вот это уже лишнее. Будь ты виноват в чём-то таком, что требует извинений, я говорила бы с тобой совсем иначе. Или у вас в традиции коллективная ответственность?
— Ну… не совсем.
«У нас принято находить стрелочников. Но при одной мысли о том, как я объясняю значение данного „термина“, меня начинает тошнить.
Гадство! Что же там всё-таки произошло? Система ведь была пуста…
Нет. Её во всеуслышание объявили пустой. Надо ли тебе объяснять, насколько могут расходиться реальность и публичные заявления Вожаков?
Гадство!»
От расспросов Рона спасли остановка лифта и поспешный встречный вопрос:
— Раз вы спрашиваете такое, получается, что у виирай ответственность коллективной просто не бывает?
— Бывает, наверно. Но очень редко, в порядке исключения. Вдумайся: ведь «коллективная ответственность» — это либо оксюморон, либо, скорее, вообще катахреза. То бишь внутренне противоречивое высказывание. Нести ответственность можно лишь за что-то конкретное: поступок, слово, мысль. Ни первое, ни второе, ни третье не могут быть плодом усилий масс. Только индивида. И если иногда бывает сложно сказать, кто именно должен отвечать за тот или иной факт, в самом существовании конкретного ответственного лица усомниться нельзя.
— А если приказ исходит не от конкретного лица? Например, есть закон, выработанный коллегиально и утверждённый большинством голосов. Кому вменять в вину исполнение такого закона, если в конкретных обстоятельствах он оказался… сомнителен?
— Кому? Исполнителю, — ответила Сарина без тени сомнений. — Если закон вынуждает стрелять в разумных существ, в хаос такой закон! Кстати, коллегиально выработанные правила всегда будут в лучшем случае сомнительны. Компромисс — не самый лучший путь решения возникающих проблем.
— А какой, по-вашему, лучший?
— Идеальных путей не бывает, но спросить у самого знающего, на мой взгляд, куда естественнее. В группе может быть только один мудрейший, его и надо слушаться.
— А если решение мудрейшего не по нраву?
— Смирись. Может быть, время покажет, что прав был именно ты. Вот только мудрейшие на то и называются мудрейшими, что редко высказываются категорично. И ошибаются очень редко.
«Трудно с ней спорить…»
Впрочем, следом за этой мыслью явилась иная, предательская:
«А надо ли вообще спорить с ней?»
— Всё это замечательно, только есть одна махонькая проблема…
— Какая?
— Выбор этих самых мудрейших.
— Согласна. Но виирай эту проблему давно решили.
— Каким образом?
— Предвидение. Достаточно одного… вернее, — странновато усмехнулась Сарина, — одной пророчицы высокого класса, чтобы ставить на ответственные посты только тех, кто оправдает оказанное доверие. Тут, конечно, возникает проблема того самого доверия, но за четыреста хин-циклов можно заработать прямо-таки непрошибаемый авторитет.
— Четыреста хин-циклов? — отупело переспросил Рон. — Это больше трёхсот лет?
— В пересчёте на ваши единицы — да. А что тебя так удивляет? Разве у вас нет технологий продления жизни?
— Есть, но не настолько эффективные. Нет, не в том дело! Ты всерьёз про предвидение?
— Вполне. Что тебя так… а. Ну да. У вас же очень мало псиоников…
— И слава космосу, что мало!
— Почему? Что плохого в пси?
— А что хорошего в безумии и хаосе?
Сарина резко развернулась.
— Так. Вот мы и вычислили одну из болевых точек. Ты веришь, что я Владею пси?
На дне её зрачков напоминанием блеснул голубой огонь, и Рон поспешно кивнул.
— Тогда следующий вопрос: ты считаешь меня безумной? Не контролирующей себя?
— Нет!
— А раз так, — резюмировала Сарина с подчёркнутой мягкостью, — придётся допустить хотя бы теоретическую возможность того, что твоё «аргументированное» мнение по поводу пси может быть… необъективным. Пошли.