Завершив длинный перелив, на который из далёкой глубины леса отозвались другие волки, оборотень снова посмотрел на меня и я вдруг заметил, как в глазах его появилась боль и осмысленность. Вспомнив, что человеческая душа так и не покинула занятое ртутником тело, я опустил ружьё. Волк подошёл ближе, посмотрел мне прямо в лицо, и я понял: их там и правда двое! Ртутник и человек - оба находились в одном теле, и пока это тело оставалось волчьим, верховодил пришелец, однако бывший хозяин явно не сдавался: сумев удержаться внутри, он, наверняка, продолжал борьбу с оккупантом.
Я рисковал, конечно, оставляя это странное, двудушное существо в живых, но всё же решил дать волку время. Или, правильнее сказать, дать время этой удивительно сильной человеческой душе - ведь я, конечно же, был на её стороне и надеялся, что победит именно она. Поэтому собирался ждать до тех пор, пока видел её присутствие. Оно легко читалось в волчьих глазах, да и само поведение оборотня подсказывало - человек ещё здесь!
Оставив его на улице, я заперся в избушке и, растянувшись на кровати, только теперь осознал, что произошло. Счастье затопило меня, накрыв горячей, расслабляющей волной, и я закрыл глаза, медленно и с удовольствием погружаясь в осознание того, что снова стал человеком. Это было так прекрасно, словами не передать! Ужасы пустоты отступали в самые дальние уголки памяти - я изо всех сил старался затолкать их как можно дальше, чтобы они никогда больше не поднимались на поверхность сознания, не всплывали в ночных кошмарах или где-нибудь ещё, отравляя мне жизнь. Я потягивался и вертелся на кровати, проводил руками по лицу, смеялся и плакал, разглядывая собственные ладони, ероша волосы, ощупывая своё тело. А оно и правда было моим: мои руки, ноги, черты лица - от внешности беглого заключённого не осталось и следа - моя душа сумела преобразовать материю в форму, данную мне от рождения. Являлось ли это свойством всех душ вообще или я его приобрёл, побывав в иной мерности, в пустоте между мирами? Я не знал, но подумал, что это не так уж и важно, а главное, мне на руку: можно не бояться, что меня задержат как беглого преступника - просто чудесно! С этой мыслью, под вой оставшегося снаружи волка, я и уснул.
А утром, проснувшись, выглянул в окно и увидел, что оборотень лежит на земле и совсем не двигается. Неужели умер? - обеспокоился я и, прихватив на всякий случай ружьё, выскочил на улицу.
Волк был жив: когда я коснулся его ружьём, он пошевелился и приоткрыл глаза - в них по-прежнему были боль и мука. Он с трудом поднял голову и издал странный звук - не то кашель, не то короткий хриплый лай, из пасти потянулась тонкая нитка слюны. Я сходил в дом, нашёл миску и, наполнив водой, принёс волку. Когда ставил перед ним на землю, он вдруг зарычал и щёлкнул пастью, чуть не откусив мне руку, - я едва успел её отдёрнуть и попятился, сдёргивая с плеча ружьё. Наставил на него дуло, он продолжал рычать, в глазах горел холодный огонь, но волк так и не сдвинулся с места: то ли сил не было нападать, то ли понимал, что сделай он выпад, как сразу попадёт под пулю. С минуту мы смотрели друг другу в глаза, потом оборотень опустил голову и стал жадно лакать воду. Чуть позже я принёс ему еды - разделил с ним найденную в избушке банку тушёнки.
Волк в этот день больше не рычал и укусить меня не пытался, но потом вспышки агрессии ещё случались, поэтому я постоянно был начеку: на ночь запирался в избушке, а днём не расставался с ружьём, постоянно держа оборотня в поле зрения и на расстоянии. Смастерил даже загон, но так и не стал волка там запирать, потому что на третий день нашего совместного проживания, он, несмотря на то, что едва волочил ноги, уковылял в лес и оставался там до самого вечера, а когда явился обратно, выглядел бодрее и лучше, чем утром. На следующий день всё повторилось, и хотя вечером он рычал, а ночью скрёбся в запертую дверь избушки, я не стал ограничивать его свободу - лес явно помогал волку, лечил и питал энергией, а значит, ему было необходимо туда ходить.
Помимо двух ведер воды и запасов еды примерно на месяц, в избушке нашлись и газеты. Из них я узнал, что на дворе стоит одна тысяча девятьсот семьдесят девятый год, то есть прошла и правда почти целая вечность - девяносто девять лет с моего рождения и восемьдесят один с тех пор, как я угодил в пустоту межмирья. Я почти ничего не понял, читая эту газету: вместо Российской империи страна называлась СССР, мелькали непонятные слова, и даже некоторые буквы писались теперь по-другому, чем когда я учился грамоте. Поначалу мной овладела самая настоящая паника, но постепенно я успокоился, решив, что, на самый крайний случай, когда меня обнаружат, то просто снова посадят в дурдом, вот и всё. Ведь плохого-то я ничего не сделал! Лесника не убил - вон он, жив-здоров, волком по лесу бегает!.. а что запасы я в охотничьей избушке стрескал - так не казнят же меня за это, в самом-то деле! И потом я - молодой, здоровый - могу всё, что съел, отработать... скажите только, что надо делать... Ну, а если запрут в сумасшедшем доме - так и что ж, мне не привыкать! Во-первых, оттуда снова можно сбежать, а во-вторых, любой дурдом всё равно лучше, чем висение без чувств в кромешной тьме междумирья! В больнице есть люди, доктора, да и медицина, наверняка, далеко ушла вперёд, и врачи быстро разберутся, что я не представляю угрозы для общества и, возможно, сразу же сами отпустят меня на все четыре стороны.
Звучит наивно, согласен, но не забывайте, что когда я сбежал из психушки, мне только исполнилось восемнадцать лет, большую часть которых я провёл во мраке депрессии, а последующее почти столетнее пребывание в пустоте нормальному развитию личности тоже отнюдь не способствовало. Зато оно мигом вылечило меня от психоза, и теперь тоска если на меня и нападала, то была уже совсем иного, присущего нормальным людям свойства. Поэтому я, осваивая непривычную дозу позитива, но при этом ничего не зная о мире, где оказался, конечно, рассуждал, как ребёнок, и, окрылённый сделанными выводами, почти перестал страшиться своей встречи с людьми, беспокоясь больше за волка, чем за себя. Боялся, что как только оборотень выйдет из леса, любой подошедший к избушке человек его сразу пристрелит.
Однако волновался я зря: никто в мою избушку и три недели спустя не явился, зато я, к этому времени, нашёл неподалёку чистейший ручей и регулярно пополнял запасы воды, а на следующий день оборотень вдруг принёс зайца и, положив его перед дверью в избушку, снова ушёл в лес. Не имея представления, как готовить зайчатину, я сумел кое-как ободрать шкуру и вынуть внутренности, после чего просто положил тушку в котелок, плеснул туда воды и подвесил над костром.
- Сварить, значит, решил? - вдруг раздался за спиной мужской голос.
От неожиданности я так резко развернулся, что чуть не упал спиной прямо на котелок.
- Осторожно! - мужчина ухватил меня за руку, помогая сохранить равновесие.
Он был абсолютно голым, очень бледным, с расфокусированным взглядом и дурацкой блуждающей улыбкой, при этом двигался как-то неровно, конвульсивно подёргивая головой, чем сразу напомнил мне кое-кого из тех, с кем я делил в дурдоме комнату. Я молча таращился на него с открытым ртом, пытаясь собрать разбегавшиеся мысли.