И был таков.
Никто его не видел. Некому тут быть меж двух стен заводских. Некому выпрыгнувшего товарища разглядывать.
А если бы и было кому, все одно – не узнал бы. Потому как наш товарищ выпрыгнул не в сверкающих сапогах, не во френче и галифе, а в английском костюме фирмы «Остин Рид», в ботинках фирмы «Фамберленд», в шляпе на глаза, с плащом на левой руке, с портфелем крокодиловой кожи – в правой. И уже совсем он и не товарищ Холованов, а товарищ Беев, гражданин Болгарии, ответственный сотрудник Коминтерна.
Брошенным цехом через битое стекло и щебенку вышел он на тихую улицу, где как раз скучал амбал-таксист в большой машине с темными стеклами.
– На Финляндский.
– Понял.
Дальше его след теряется. Охотно рассказал бы, куда он поехал, но, увы, этого мне знать не дано.
Удалось выяснить только, что вновь он появился через двенадцать дней в самом красивом городе мира – в Вашингтоне. (Читатель, конечно, понимает, что краше Киева ничего в мире нет. Но Киев так прекрасен, что сравнивать с ним другие города просто нельзя. Так вот: если Киев во внимание не брать, то тогда самым красивым будет Вашингтон, а уж после него – Сидней.)
Итак, в этом самом Вашингтоне некий господин Беев стукнул бронзовым набалдашником в зеркальную дверь величественного здания штаб-квартиры концерна «Фараон и сыновья» на М-стрит. Правда, теперь господин Беев был уже не ответственным работником Коминтерна, а преуспевающим болгарским коммерсантом.
Он любил удобство во всем. Коминтерн – штаб Мировой революции, потому государственную границу Советского Союза удобнее всего пересекать с документом этого учреждения. А вот путешествовать по Америке удобнее не эмиссаром штаба Мировой революции, но преуспевающим бизнесменом. И лучше не прикидываться шведом, потому как можно нарваться. Итальянцем тоже прикидываться не рекомендуется. Любой американский полицейский может итальянцем оказаться. Выдавать себя за грека – не лучшее решение. А если за ирландца себя выдашь, то может получиться совсем нехорошо. Но много ли американских полицейских владеют болгарским языком? И если таковые окажутся, то есть господину Бееву возможность извернуться. «Да, я – болгарин, но папа и мама – русские. Бежали от проклятых большевиков». И другие есть извороты…
Итак, стукнул элегантный господин в зеркальную дверь, – проворный привратник ее распахнул, шляпу над головой вскинул.
Поднялся господин на шестой этаж.
Он откровенно любил этажи Вашингтона. Он знал цену мраморным лестницам и бронзовым светильникам. Стиль древнего Египта захлестнул мир. И вот величественные образцы чудо-архитектуры: колоннады как в храмах Ассуана, бронзовый узор в виде широченных листьев и людей с песьими головами. Мягкий свет струится непонятно откуда. И вообще.
Открылась дверь пред ним, и он оказался в кабинете, который вполне мог служить тронным залом Рамзеса Второго.
Навстречу поднялся крепкий упругий человек и протянул руку.
Молча пожали. Ответственный работник Коминтерна, он же преуспевающий бизнесмен, он же Холованов, широко известный в узких кругах под звонким именем Дракон, протянул владельцу кабинета свою трость. Тот принял ее, внимательно рассмотрел львиную морду набалдашника. Извлек из стенного шкафа другую. Такую же. Сравнил. Вернул трость Холованову и жестом предложил сесть.
Не каждый американец свободно владеет болгарским языком. Не каждый житель Болгарии – английским. Потому они заговорили на русском. Гость свободно. Хозяин – тщательно подбирая слова и старательно их выговаривая.
– Что сделано?
– Сделано многое. 84 американских инженера завербованы и отправлены на строительство крупнейшего в мире авиационного завода в Комсомольске. 56 инженеров завербованы и отправлены на строительство танкового завода в Челябинске…
– Мы его называем тракторным, – мягко поправил гость.
– Да, конечно, – согласился хозяин. – 18 американских инженеров завербованы и отправлены на строительство танкового завода в Нижнем Тагиле, да, я помню, вы его называете вагонным заводом. Скоро будут пополнения на Воронежский и Куйбышевский авиационные заводы, на Харьковский танковый.
– Это хорошо. Кроме всего нужны специалисты в области акустики и записи звуков.
– Специалистов было легко вербовать, когда Америка была в величайшем кризисе. Сейчас Америка из кризиса выходит…
– Вы на что-то намекаете?
– Все на то же. На вознаграждение американским инженерам в России…
– И вам?
– И мне.
– Американские инженеры в России живут так, как они не живут в Америке, и получают столько, сколько они не получают в Америке…
– И все же любителей поубавилось.
– Я рассмотрю этот вопрос.
– Я постараюсь акустиков найти. В Россию?
– В Россию. Но вербуйте их якобы для Швейцарии, намекая, что в России платят в три раза больше. Сделайте так, чтобы документы были оформлены на Швейцарию, но чтобы им очень хотелось в Россию.
– В пути инженеры-акустики пропадут, и концы в воду…
– Это не ваша забота. Вы завербуете и отправите их в Швейцарию. Остальное вас не касается.
– Это будет стоить дороже обычного…
– На сколько?
– Вдвое.
– Я подумаю. Но не слишком ли?
– Найдите другого.
– Ладно. Договорились. И еще. Мне нужны машины, которые называются магнитофоны.
– Сколько?
– Сорок.
– Ого!
– Сорок сейчас. Потом еще.
– Знаете ли вы, что один магнитофон стоит столько, сколько стоят двенадцать хороших автомобилей?
– Знаю.
– Сорок магнитофонов – это стоимость почти пятисот хороших автомобилей.
– Да, конечно.
– И десять процентов от сделки… мои?
– Как обычно.
– Хорошо. Будут магнитофоны.
– В основном мы довольны вашей работой. Вот оплата вашего труда за прошедшие месяцы. Мы очень беспокоимся о вашей безопасности и настоятельно рекомендуем вербовать американских инженеров не только для Советской России…
– Мы прикрываемся как можем. Но вербовать специалистов для других стран фирме убыточно…
– Вы опять намекаете на то же самое.
– Опять намекаю.
– Хорошо, я подумаю. И последнее. Как идет выполнение главного заказа?
– К концу 1938 года будет готов.
– Раньше нельзя?
– Раньше нельзя.
– Я плачу.
– Раньше нельзя. Если бы мы знали, что делаем, то можно бы и пораньше. Очень трудно делать сложнейшую вещь, не понимая, для чего она предназначена.
– Это действительно трудно. Но таковы условия соглашения: вы не спрашиваете, что это такое и для чего предназначено.
– А знаете, я догадался. Это своего рода ключ к какой-то очень сложной электротехнической системе, которую вы создаете там, у себя, в Советской России. Например, мистер Сталин создает запасную столицу на случай войны… Все системы связи стягивает куда-то в сторону от Москвы. Чтобы запасной столицей и ее системами связи никто не мог воспользоваться без его разрешения, он создает электротехнический прибор, который по сложности не уступает самым совершенным шифровальным машинам мира и в то же время невелик по размерам – помещается в небольшом чемодане или даже в портфеле. В России вы не можете заказать такой прибор: враги мистера Сталина могут узнать об этом заказе, прибор украдут и используют его против мистера Сталина, взяв под контроль все системы связи страны. А в Америке вы заказываете такой прибор и не боитесь: экспертам фирмы непонятно назначение прибора, если они и догадаются, что это ключ к чему-то, они все равно не могут им воспользоваться, так как не знают, где находится та самая секретная столица со всеми ее системами связи, которые этим ключиком открываются… Я прав?
Пока хозяин кабинета говорил, гость внимательно слушал. Теперь настало его время говорить.
– Мистер Стентон, у вас в Америке есть очень хорошее выражение: любопытство губит кота… – В глазах гостя сверкнуло нечто такое, что согнало улыбку с губ мистера Стентона. – Очень вас прошу никогда никому не высказывать ваших предположений относительно наших заказов.