Идут часы. Палит солнышко беспощадное. Пылит аэродром. Тренировка продолжается. Холованов по телефону команду-циркулярку: блокируй! Это значит, из одной коробочки в другую хода никому не будет. Выпускай на север! И это понятно: в каждой коробочке выпускай людей в северном направлении, а в другие не выпускай. Отпусти блокировку! Это значит, толпа вообще присутствие чекистов ощущать не будет — ходи в любом направлении. И опять: блокируй! В южном направлении — выпускай! Так миллионную толпу контролировать можно. Тут еще рядом пикапчики стоять будут. Чуть что — через толпу вооруженную группу в любую точку аэродрома перебросить можно.
Если связь телефонная откажет, то и тогда контроль над чекистскими цепочками не нарушится. Тогда команды другим образом передаваться будут. Молчаливыми жестами по цепочкам. И подражанием впереди стоящему. Рядом с комментаторской будочкой поставили детинушку. Выше него во всем НКВД не найти. Если Холованов прикажет ему сесть — сядет. Тогда все, кто его видят, тоже садятся. И все, кто их видят, сядут. А садиться зачем? Для дисциплины. Мало ли что случиться может? Мало ли какая ситуация сложится? И связи нет. Так вот выполняй команды молчаливые. Любые команды выполняй. Любые!
Выполняй, что прикажут. Потому команды из стеклянной будки так и сыплются: встать, садись, ложись, встать, садись, разойдись, становись!
Рядом по полю пустому две подружки-хохотушки гуляют. Катька и Настюха. Перед прыжком своим рекордным пришли просто на поле посмотреть, на котором приземляться. И все им смешно. Хи-хи да ха-ха. И Холованову рожки показывают.
Не понимают, что у Холованова за них душа болит. Глупые совсем. Вообще ничего не понимают. А риск немалый. Надо бы их еще как-то подстраховать.
Настя с Катькой все полем гуляют. Мордочки чекистам корчат. Катьке все бы хохотать. А Настя нет-нет да и вспомнит о прыжке предстоящем.
— Ты, Катька, не схлюздишь?
— Да я затяжными прыгала, когда ты еще укладку осваивала. Ты бы не побоялась, раньше времени не рванула бы, не раскрылась бы на пятистах.
Попался тут Катьке в траве жук смешной. Ну такой смешной, что забыла она о прыжке предстоящем и уже хохотала, не переставая.
— Знаете, девоньки, советская техника — лучшая в мире. Но подстрахуемся и немецкой. Помимо советского прибора РПР-3 дадим мы вам дополнительно и по немецкому прибору. Страховка — хорошо, двойная — лучше, тройная — лучше двойной, а мы еще добавим. С другим принципом действия. С секундомером. Прибор немецкий, а часовой механизм в нем швейцарский. «Ролекс». Желаю удачи.
Выбрались на плоскости. Катька — на правую, Настя — на левую. Улыбнулись пилоту.
Тот четыре пальца в кожаной перчатке показывает: точно четыре тысячи держу. И махнул рукой.
Скользнули девочки в бездну.
Глава 5
Толпа миллионная в небо смотрит.
И товарищ Сталин.
И Холованов.
Предпоследний номер программы. Холованова ответственность. После этого массовый прыжок. Но это уже не его забота. Хорошо воздушный парад прошел. Ни сучка, ни задоринки. Остался затяжной с четырех тысяч и массовый заключительный.
Все круче и круче самолет берет. И вот выровнялся. Двигатель придержал. С земли хорошо слышно, как рокот моторный прекратился. Диктор напротив Холованова сидит, радостным голосом толпу извещает:
— Высота четыре тысячи метров над уровнем моря.
Тут только и понял Холованов, что разобьются обе.
Скользит Настя в пустоту. Рвет ее поток воздушный, словно водопад горный. Весело и страшно. И все страшнее. Все сегодня не так почему-то. Чувство такое, что не так. Земля слишком быстро надвигается. Хронометр правильно тикает, и все три курка взведены, и по опыту знает, что лететь еще да лететь, но почему земля прет навстречу с такой скоростью? Главное — не хлюздить. Приборы сами все сделают. Главное — страх сдержать. Не дать страху вырваться. Но вырвался страх, как вырывается купол из ранца. И закричала Настя, как кричат во сне, когда кричишь и не кричится, когда в крике только и спасение:
— Рви! Катька! Рви!
И Катька рядом. И у нее лицо — ужас. И не кричит она — вопит:
— Рви!
И рвет сама кольцо. И Настя рвет кольцо.
Но…
Для Холованова время остановилось, когда самолет площадку сделал и рокот оборвался. Растянулось для Холованова время гармошкой. Секунды в сутки превратились нескончаемые. В годы.
Резанул его диктор: над уровнем моря!