— Славненько.
— Еще смотрите. Обманное движение. Еще одно! Бросок! А захвата и не увидели. А вот ее бросают. Вообще ее бросают, только получив на это ее согласие. Без разрешения не бросишь. Она контрприемом с ковра выбросит. Итак, ее бросают. Обращаете внимание? Припечатали к ковру, а она на нем не лежит. Не лежит. И не встает. Она от ковра как мячик от бетона отскакивает. Как вы ее ни кидайте, она на ногах тут же. Оп! И еще — оп! Змея. Форменная змея. Как змею ни кидайте, она тут же к новому броску готова.
— Но должны быть и у нее ошибки.
— Есть. Есть, товарищ Холованов, и у нее ошибки. Этим грешат и великие мастера. Приемы она все в правую сторону проводит. Только в правую. А надо, чтоб бросала и правым, и левым непредсказуемо. Это поправимо. Дайте ей лучшего тренера Союза, и через год ее на международные соревнования выставлять можно… Вот она снова бросает! Разве не чудо?
— Чудо, — согласился товарищ в сверкающих сапогах. — Зачем, Скворцов, мне чудо демонстрируешь? Уведу.
— Уведете, — покорно согласился инструктор Скворцов. — Яснее дня — уведете. Но не последний же вы гад, товарищ Холованов, чтобы такое чудо из моего клуба бесплатно уводить.
— А твоему клубу парашюты нужны…
— Американские, — скромно опустил глаза инструктор Скворцов. — Знаете, парашюты с ярлычком зелененьким? Шелкопряд на паутинке.
— Знаю шелкопряда. Сам только американскими парашютами пользуюсь.
— Вот они самые.
— А ты, случаем, девочку чекистам не показывал?
— Как можно!
— А военным?
— Вам первому. Вы меня знаете. Если у вас парашютов не найдется для старого друга, то тогда я ее, конечно…
— А как прыгает?
— Красиво прыгает.
— С каких высот?
— С тысячи. С трех. С пяти. С семи.
— С кислородом пускал?
— А как с семи без кислорода?
— А затяжные?
— Стал бы я вам ее, товарищ Холованов, показывать, не проверив в затяжных. Обижаете вопросами.
— Правда, никому не показывал?
— Застрелите меня тут же, товарищ Холованов, из своего леворлюционного левольверта.
— А то смотри, Скворцов. В мантульные места загоню. Ты меня знаешь. На великие стройки коммунизма.
— Все понимаю. Правду говорю, никому девочку не показывал.
— Ладно. Договорились. Завтра получишь пять американских парашютов.
— Сто.
— Я же сказал — пять.
— Я поначалу тоже думал — пять. Даже за три собирался вам ее продать. За три советских. Потом передумал. Каждый день на занятия ходит. По три часа самбо. И еще по три часа парашютной подготовки. Еще час мы плаваем каждый день. Немножко бегаем. Радиокружок, как положено. А кроме всего, она полную смену на «Серпе и молоте» вкалывает. И вроде не устает.
— Тебе-то откуда знать?
— А вы на нее поглядите. Похоже, что она по три часа в сутки спит?
— Не похоже.
— Смотрите, как троих к земле печатает! Самоцвет. Шлифовке поддается с трудом. Как алмазу и положено. Зато сверкание негасимое. После шлифовки. Знаете, как в руках огранщика камушек: долго-долго его шлифуют, и вот он — р-р-раз! — и засветился с одного бока. Развернули другим: точат-точат, и — р-р-раз! Он и с другого края засветился. Так и у нас. На каждой тренировке мы в ней новые стороны открываем. И с каждой стороны — сверкание. Чекисты за нее…
— Да я ее бесплатно уведу.
— Вы же, товарищ Холованов, не последний гад!
— Не самый последний.
— Тогда сто.
У человека в сверкающих сапогах квартира на улице Горького. Большая квартира. В квартиру он заглянул на минутку. Вещи захватить. Захватил. Запер квартиру — и в лифт. Хорошие лифты в больших домах на улице Горького, а этот лифт — самый лучший. Лучший потому, что под кнопочками — замочная скважина. И никто внимания на нее не обращает. Но если вставить в скважину ключик, то лифт ни на каком этаже больше останавливаться не будет и двери ни перед кем не откроет.
Простая система. Если, конечно, в кармане этот ключик иметь.