Выбрать главу

Он ещё что-то говорил, а я вспоминал Штыря и его рассуждения об адвокатах. «Интересная у них национальность!» - подумал я и улыбнулся.  

-Ну, вот теперь дело сдвинется! - улыбнулся в ответ Владимир Маркович, - Если от моих слов у Вас повышается настроение - значит,  Вы, мне, верите и, всё будет хорошо!

/Эх, знал бы он, отчего я тогда улыбался!/ 

-Теперь давайте поработаем, - ручка хищно зависла над белоснежным листом, - Знали ли Вы, где и кем работал Владимир Николаевич?

-Нет. Если честно, я думал, что он пенсионер.

-Отчасти верно. Только он продолжал работать. Значит, о том, над чем он работает он Вам не говорил?

-Да нет же! У нас все разговоры - о природе, о погоде, анекдоты да сплетни! Вы же должны понимать знакомство в пивнушке не подразумевает открытие чувств! /Эко  я выразился!/

-И он никогда не говорил, что ему угрожают,... Может быть рассказывал про интриги на работе?!

-Не рассказывал он мне о работе! А что, ему угрожали?

-Я не знаю. Но хочу выяснить всё!

Дальнейший разговор, так или иначе, сводился к личности покойного. Я не мог понять, чего добивался от меня адвокат, но, видимо, так было надо.

-Ну что ж.  Держитесь! К Вам жена прорывается. Так что улыбайтесь.

Адвокат ушёл, а в комнату вошли два оперативника и Светланка. По лицу жены было видно, что пережила она за эту ночь. Она встала около меня,  смотря мне прямо в глаза.

-Ты только держись. Мы с ребятами там... - сбивчиво начала она и вдруг разревелась.

-Ну, что ты? Успокойся, - я попытался встать, чтобы погладить мою рёвушку, но, стоящий рядом опер,  придержал меня за плечо:

-Вы не плачьте, Светлана Юрьевна... Мы же договорились, что Вы спокойно поговорите, муж покушает.... Давайте, вы же разумная женщина!

/Уже потом я узнал, что Светка собрала мне покушать домашних лакомств и положила всё в стеклянные банки. Из - за этого передачу не брали. Оперативники долго вбивали ей, что общение с таким преступником запрещено, передачу не возьмут и «сжалились» только тогда, когда выбили из неё обещание уговорить меня на «чистосердечное признание». Но тогда она ещё любила меня. И не смогла «поговорить со мной на предложенную тему»./ 

В общем, наше свидание свелось к тому, что трое взрослых мужиков утешали одну девушку. Светланку увели. Передачу оставить не разрешили, а, есть при посторонних, я не собирался.

Опять камера.

-Ну что, досталось? - с интересом спросил меня Серега.

-Да нет. Жену жалко.

Боц спокойно  выслушал мой рассказ.

-Слушай, парень. Ты отсюда выйдешь, и очень скоро... Я чувствую это... Ты, мне кажешься порядочным малым. Выручишь?

Во мне колыхнулось смутное беспокойство. «Подстава или нет?» - подумал, было, я, но тотчас застеснялся своих мыслей, - Боц  был мне симпатичен.

-Не знаю... - неопределенно сказал я.

-Подумай.... Пока послушай. У меня на свободе осталась жена и мать. Точнее так было. Но... Собственно, что я тебе объясняю! Моя оформила развод, нашла себе хахаля, а мать отправила в дом престарелых. Такое вот бля*ство... Я, когда узнал, рванул к ним, но, как видишь, неудачно. Я, всё  равно, рвану отсюда.... Не сомневайся! Но, пока я здесь, хочу быть спокойным за мать. Я прошу тебя об одном. Сходи по одному адресочку. Тебе там дадут пакет. Хочешь, смотри, хочешь просто передай матери.... Вот собственно и всё...

-Боц.... А ты уверен, что я вот просто возьму и выйду?

-Я, в своей, тоже уверен был.... А вишь оно как...

-А если я тебя обману?

-Значит,  я ошибся... - Сержка сказал это так просто и грустно, что я, как-то неожиданно для себя, выпалил:

-Если смогу, то конечно!

-Спасибо...  

А дело действительно было пустяковым: сходить на Тульскую, 14 «а», спросить там Евгения Степановича и передать, что пришёл от Боца; попросить медку цветочного, прошлогоднего урожая, а сам Серёжа зайдёт, рассчитается через недельку;  взять конверт и передать его в дом престарелых, Людмиле Александровне Лисовой...

Он с десяток раз заставил повторить меня всё, что он сказал. Адреса, имена и отчества, сорт мёда, просто отскакивали от моих зубов... Боц, удовлетворенно откинулся на нарах, и сказал:

-Вроде всё запомнил.... Только, вещий ты наш, Олежек, если есть хоть капелька недоверия ко мне, то не делай ничего!!! Выйдешь отсюда и забудь о просьбе. А если получиться.... Буду вечным должником. Я, всё равно, скоро буду на воле и, мало ли, встретимся. Земля, она, на самом деле, маленькая.

/Я молча рассматривал Сережу.  Ловил себя на мысли, что когда я называю его Боц,  перед глазами возникает «картина маслом» - Штырь,  размазанный по стенке. Когда я зову его Сергеем, он превращается в нежного любящего сына... Кого в нём больше. Именно тогда я всмотрелся в его лицо, в карие, беззащитные глаза. И принял для себя решение - помочь СЕРГЕЮ!/