– Раненых на мотоцикл и на батарею. Сам проедь немного вперед и посмотри, откуда немцы сюда проскочили, есть там проход для танков или нет. А мы на другом мотоцикле осмотримся дальше в лесу и вернемся. Действуй, сержант! – приказал Буторин, хотя командовать он тут не имел права. Может быть, только как старший по званию. Тем более что его приказы не расходились с приказом, полученным сержантом на батарее.
Когда разведчики уехали, Буторин попытался завести мотоцикл, но тот категорически отказывался работать. Коган подошел, присел на корточки рядом с машиной и указал на обрывок провода. Пуля срезала верхушку свечи зажигания и клемму. Махнув рукой на технику, Буторин достал карту, осмотрелся, пытаясь сориентироваться на местности.
– Метров четыреста! – сказал он, силясь перекричать шум близкого боя. – Давай бегом, иного выхода у нас нет. Если Бельц у родника, то он, скорее всего, затаился или хотя бы знак какой-нибудь оставил, что был там.
Они бежали друг за другом, держа дистанцию метров в двадцать или двадцать пять, но не больше и не меньше. Так можно было держать в поле зрения гораздо большую площадь. Приходилось думать и о возможных минах, и о встрече с гитлеровцами, если те на бронетранспортере были не единственными в этом лесу. Могли прорваться и еще какие-то группы разведчиков.
Не останавливаясь, они так же бегом прочесали местность вокруг родника и только потом упали на траву и стали жадно пить, умываться, с наслаждением ощущая ломящий зубы холод воды. Бой не утихал. Радовало то, что звуки выстрелов советских орудий все так же слышались редко, но регулярно. Значит, орудия целы и продолжают бить по танкам. А те, запертые в узком, неудобном для танкового боя месте, несут потери, горят.
– Ну что, результата ноль? – задал Коган явно риторический вопрос.
– Его тут не было. Влажная земля, он обязательно оставил бы следы. Мы с тобой и то оставили, иначе бы не подошли к воде. Только не говори, что он не хотел пить.
– Какая теперь разница, – пожал Коган плечами. – Не встретились, а завтра эта местность, скорее всего, окажется под немцами. Есть у нас только одно утешение. Если получится, завести бронетранспортер и пригнать этот трофей к нашим. Не пешком же топать пятнадцать километров до штаба полка?
Глава 2
Дорога была пустая, пыльная, нагонявшая тоску. Сколько горя она повидала, сколько трагедий личных, семейных, помимо общей страшной трагедии всего народа. Узкий проселок, тянувшийся между полями, всего несколько дней назад служил дорогой к спасению. Жители прифронтовой полосы бежали от войны, бросая дома, нажитое имущество. С собой брали только самое необходимое, кто-то пытался вывести домашнюю скотину. И вот тут их накрыли «мессеры»! Было понятно, что вражеские самолеты с ненавистными крестами на крыльях выскочили вон оттуда, из-за леса, и пошли поливать из пулеметов беззащитных людей. Они шли на бреющем полете над дорогой и расстреливали всех, кто попадался им на пути. И люди, бросая свой скарб, хватая детей, бросились в поле. Я даже представил, как это было, ведь видеть такое приходилось, и не раз. Море людей разливалось по полю, а самолеты делали заход за заходом, гоняясь за мелкими группами людей, за повозками, телегами. Они сыпали малокалиберные бомбы, перепахивая ухоженную возделанную землю полей с человеческой плотью, кровью.
Сейчас тел на поле и на дороге не было. Только чернела земля в местах разрывов. Наверное, всех похоронили где-то рядом в братской могиле. А вот разбросанные вещи, колеса тележек, трупы животных еще лежали, вспухая на солнце.
– Вот, Максим, еще одна мерзкая сторона войны, – сказал мне Сосновский, ведя наш открытый газик, – мерзкая сторона нацизма. Они воюют не с армией, их цель – не столько победить армию, сколько уничтожить страну, народ!
– Ничего, они за все ответят, – убежденно ответил я, чувствуя, как скулы сводит от ненависти. – Кроме законов морали, человечности, есть еще законы физики. Любое действие порождает противодействие. Только у нас тут будут свои законы. Наше противодействие будет таким сильным, что сметет эту нечисть с нашей земли. За все, Миша, за все им придется ответить. А пока давай побережем нервы и не будем поддаваться эмоциям. Мы с тобой чекисты, и наша голова должна быть холодной, а сердце горячим.
– Холодная, холодная, Максим, – заверил Сосновский и кивнул в сторону столбов. – Смотри, раньше провода висели, а теперь еще и столбы повалены, в нижней части расщеплены. Я еще тогда подумал, что это диверсия, кто-то связь нарушает.
– Ну-ка, останови, – приказал я и выпрыгнул из машины на обочину.