– Ты спятил, Борис? – зло шепнул Когану Буторин, но тот только удивленно посмотрел на напарника.
– А ты в самом деле поверил, что я смогу это сделать? Вижу, поверил, Витя! Я бы этого не сделал, не опустился бы до тех, кто с нами так поступает… Но это хорошо, что поверил. Потому что этот тип тоже поверил. И вот результат!
Пришлось выразительно посмотреть на обоих, чтобы они перестали шептаться и укоризненно переглядываться. Вообще-то группа у нас подобралась хорошая. Платов умел подбирать людей, да и Берия в нас поверил. И, кажется, мы уже немного сработались, стали привыкать друг к другу, понимать друг друга. Нас сближала ненависть к врагу, нас сближала возможность сражаться, быть полезными Родине. Но нас еще сближало и общее испытание. Арест, камера, допросы, абсолютно дикое обвинение в измене Родине. Я взял пленника за подбородок и повернул его голову к себе.
– А теперь, когда ты закончил прикидываться дурачком, начинай отвечать на мои вопросы!
– Да вы что… – начал мямлить диверсант, бегая глазами по нашим лицам.
– Учти, гаденыш, что времени у нас нет и церемониться мы с тобой не будем! – продолжил я со злостью. – Враг прет на нас, горят города, гибнут женщины и дети, дома наши горят! И нам такого, как ты, проще пристрелить и бросить на обочине на съедение воронам и лисам твой труп, чем терять время, писать бумажки, протоколы допросов. Помогаешь нам – и ты жив. Суд будет, колония будет, но ты останешься живой. Не хочешь – значит ты умрешь, как и двое твоих товарищей. А мы поехали дальше.
– Я… Буду отвечать, буду помогать, – с готовностью закивал пленный.
Но тут подъехали три машины артиллеристов, и Сосновский снова сел за руль. Мы с Коганом сидели на заднем сиденье «мерседеса» по обе стороны от пленного. Тот юлил и выкручивался, отвечая на наши вопросы, пытаясь выторговать себе жизнь, оправдаться, показаться невинной овечкой.
– Богдан я, Дмитренко моя фамилия, – то и дело облизывая пересохшие губы, говорил пленник. – Я из Теребовли, это под Тернополем. Мы с отцом перед войной в Польше батрачили, там нас и застала война. Деваться мне было некуда. Батька старый, его не взяли, а меня взяли, и в казарму.
– Какое подразделение?
– «Бранденбург» они его называют. Специально набирают тех, кто знает русский язык, кто знает местность, бывал, значит, в наших краях. Только вы мне верьте, я никого не убивал, ничего не взрывал! Я всегда старался не причинять никому вреда!
– Завел свою шарманку, – проворчал Коган. – Это ты судье и следователю будешь рассказывать, чтобы тебе срок поменьше дали. А нам отвечай на вопросы. Сейчас речь идет, чтобы ты до суда вообще дожил. Улавливаешь разницу, Богдан? И не морочь нам голову. Мы знаем, что «Бранденбург-800» – это диверсионное подразделение. Не надо рассказывать, что ты там был только поваром или шофером. Кто командир вашей группы?
– Лейтенант Вальтер Фрид. Он командир нашей группы.
– Сколько человек в группе?
– Точно не знаю, но думаю, около тридцати. Нас забрасывали тремя группами для работы на этом направлении, и ставились три задачи. В нашей группе было десять человек, Фрид нам приказывал нарушать связь и ждать нового приказа.
– Что ты знаешь о вчерашнем бое у моста, когда ваша группа должна была переправиться через реку и ударить в тыл охране?
– Я там не был. С Фридом и еще несколькими людьми мы были у мельницы. Он сказал, что поступил новый приказ. Я был возле машины, мы прикрывали группу со стороны дороги, а потом прибежал Фрид и еще один и велел ехать в сторону станции.
– Где сейчас лейтенант Фрид?
– Он оставил заместителя, того, который погиб на перроне, а сам отправился с какими-то захваченными документами к немцам. Сказал, что они очень важные, срочно надо передать.
– Где он будет переходить линию фронта, в какой штаб какой части он должен прибыть с документами?
– Я не знаю. Он только сказал, что сплошной линии фронта нет, поэтому надеется больше на везение, чем на карту.
– На каком языке он это сказал? – усмехнулся я.
– На русском, – опустил голову Дмитренко. – Он хорошо говорит по-русски.
Машины остановились в лесу, недалеко от опушки. Командир полка стоял у раскладного столика под березой и что-то объяснял двум офицерам. Через разорванный рукав его гимнастерки виднелся окровавленный бинт. Капитан Дятлов подошел и, четко приложив руку к фуражке, доложил ему что-то, а потом кивнул в нашу сторону, где мы с пленным диверсантом стояли возле нашего «мерседеса». Кожевников подошел, кивнул офицерам и внимательно посмотрел на Дмитренко.