Обер-лейтенанты все же не стали доставать из кобур пистолеты, но их солдаты подошли ближе, настороженно наставив оружие на незнакомцев. Хороший настоящий немецкий язык смущал, хотя и настораживал. Я молча следовал за Сосновским, и только когда мы оказались в окружении немецких солдат прямо перед офицерами, мы с ним осторожно сбросили плащ-палатки с плеч и положили на землю автоматы.
– Гауптман Фертиг, Харольд Фертиг, – представился Сосновский и кивнул на меня. – Позвольте представить майора Альфреда Губера. Господа, прошу вас как можно скорее доставить нас к своему командованию. У нас есть важные сведения.
– Вы из абвера? – поинтересовался один из офицеров, сделав знак солдатам опустить автоматы.
– Нет, – покачал головой Сосновский. – «Бранденбург-800». А вы, кажется, Вильгельм? Мы с вами не так давно встречались на марше, хотя вы меня, может, и не запомнили. Прошу прощения, но такова служба – нас не должны запоминать. Вы меня понимаете, обер-лейтенант Рольф Крамер?
– Простите, но я правда вас что-то не припомню. – попытался улыбнуться светловолосый офицер. – Вы можете предъявить документы?
– Помилуйте, какие же документы у нас могут быть с собой, если мы работаем в тылу у русских! – развел Сосновский руками.
– Господа, ради бога, немного кофе, – вставил я, наконец, свою реплику по-немецки с характерным хрипом и закашлялся. – Простите, господа, контузия, простуда…
– Да, конечно, – второй обер-лейтенант указал рукой на костер. – Прошу вас, господин майор.
Мы уселись возле костра и приняли угощение. Сосновский потягивал кофе и вспоминал, как его готовили у «Старого Густава» в Берлине. Губер тут же вспомнил какие-то подробности, связанные с внутренним оформлением этого кафе, но Сосновский уверенно его поправил. Я старательно кашлял и лишь изредка вставлял короткие фразы. Кажется, эти обер-лейтенанты нам поверили. Я смотрел на немцев и думал о том, как они себя здесь чувствуют. С 39-го года, а если считать и Испанию, то уже несколько лет они топчут чужие страны, другие народы ложатся под германский сапог. Уверенные, матерые солдаты, все в возрасте 25–30 лет, прошедшие легко и весело по Европе, не ощутив серьезного сопротивления ни там, ни здесь, в Восточной Европе. Поняли они уже, что их здесь ждет, или нет, поняли, что Советский Союз не сдастся никогда и ни при каких обстоятельствах? Наверное, еще не поняли.
Мы с Сосновским хорошо знали, что первые месяцы войны были не просто тяжелыми, они были катастрофически тяжелыми. Большое количество наших солдат попало в немецкий плен. И это наверняка наводило врага на мысль, что так и будет дальше. Правда, здесь, у этого костра, наверняка нет никого, кто сражался с нашими пограничниками у Брестской крепости, неся сокрушительные, ни с чем не сравнимые потери. Это потом, спустя годы, народ узнает о своих героях. О том, как уже 23 июня 1941 года пограничники 92-го Перемышльского пограничного отряда совместно с подразделениями Красной армии выбили немцев из города Перемышля и удерживали его несколько суток, пока не получили приказ отойти. А на другом участке государственной границы 26 июня воины-пограничники с подразделениями Красной армии на деле начали выполнять то, о чем говорила наша пропаганда. Мы будем воевать на территории врага, если он нападет на нас. Они на пограничных судах высадились на румынский берег, с боями захватили город Килия-Вега и удерживали его, пока не получили приказ отойти. Наверняка эти, у костра, еще не знали таких подробностей. Но узнают, узнают о том, что видимость победоносного наступления у фашистов не везде получилась. Точнее, не всюду им удастся преодолеть нашу границу. Мир еще узнает, что в Мурманской области на участке 82-го Рескитентского пограничного отряда наши пограничники приняли первый бой 29 июня 1941 года. Врагу даже удалось вклиниться на нашу территорию, но 3 августа их выбили с советской земли. И до выхода Финляндии из войны 9 сентября 1944 года этот участок границы враг так и не смог преодолеть. Но эти сытые, наглые вражеские солдаты еще не знали, что они уже на пути к катастрофе, в которую втягивают свою страну, свой народ.
Мотор наконец починили. Нас с Сосновским посадили в легковую машину, а не в бронетранспортер под охрану солдат. И тогда стало понятно, что нам все же поверили. Правда, нас никто не предупредил о том, куда нас везут, в какой штаб, в какую часть. И только часа через два, отчаянно пыля, машина въехала на территорию какого-то села и остановилась у большого бревенчатого дома. Судя по валявшейся неподалеку сбитой фанерной вывеске, в этом доме до войны располагался сельский совет и правление колхоза «Красный Октябрь».