- Возьми с собой. Как выберешься на улицу, позвони по 01.
- А ты?
- А я здесь полежу. Подожду, пока помощь приедет.
- Вить, а что это было?
- Я не знаю. Давай вылезай! Только очень, слышишь, очень осторожно!
Ему хотелось, чтобы Татьяна оказалась на улице как можно скорее. Когда она, пыхтя и причитая, исчезла за разбитым окном, он опустил глаза и увидел то, от чего когтистой лапой заскребся в груди новый ужас. Комната сантиметров на десять была залита водой.
- Таня! - громко позвал он.
Она не откликнулась. Хуже того. За окном Виктор не слышал ни ее шагов, ни писка от нажимаемых кнопок мобильного телефона. Снаружи была тишина - глухая и безнадежная, будто Таня выбралась из развалин дома и провалилась в пустоту.
А в комнате журчала вода, прибывая и прибывая все быстрее с каждой минутой. Она добралась до середины ножек кровати, замочила выгнутый сеткой матрас и обожгла Виктора.
Он закричал громко- громко и дернулся изо всех сил. Косо стоявшая тяжеленная доска скрипнула и медленно, будто нехотя, опустилась, придавив ему плечо.
«Это конец!» - беспомощно содрогнулся Виктор. Он еще успел удивиться, почему ему совсем не больно. И ... проснулся.
Он проснулся и сразу же вспомнил все.
Вчера ему не оставили выбора, и теперь он не сможет жить по- прежнему. С глубокой нежностью и болью вспоминать Татьяну, писать научные статьи, проводить эксперименты, руководить лабораторией.
Татьяны не стало два года назад.
Лаборатории тоже больше не было. Ее сожгли вчера. Виктора до сих пор мутило от запаха оплавившегося пластика и горелой резины. Все, о чем он мечтал последние годы, все, от чего у него за спиной появлялись невидимые крылья и он мог творить невозможное - уничтожили за несколько часов. Ему уже не важно было, кто это сделал.
Они только не знали, что у него есть последний выход - тяжелый отцовский браунинг. Какой ценой он сберег его! Похоже, не зря.
Он приедет в институт, зайдет на пепелище и закончит свое последнее в этой жизни дело.
Боль началась с кончиков пальцев на ногах, резкая, обжигающая. Огненной волной она перекатывалась выше и выше, пока не достигла лба, и тогда парализовала сразу и мысли, и чувства - все, что в нем оставалось от Виктора Колпакова, военного врача, гениального изобретателя и просто нестарого еще мужика. Но он справился с этой болью.
Глава 4
Июль 2001 год
Директор Научно- исследовательского Института Экспериментальной Медицины посмотрел на собравшихся за столом и вяло махнул рукой. Это было знаком - совещание закончилось.
Люди оживленно зашевелились, отодвигая высокие неудобные стулья, и ринулись к выходу. В дверях кабинета даже возникло некое подобие затора. Безобразно толстый начальник второго отделения не пропустил метнувшуюся тенью старшую докторшу. Та, придавленная к стене, тихонько вспискнула.
Начальник второго отделения хрюкнул и отступил. Старшая докторша, потирая ушибленное плечо, выскочила в приемную. Оставшиеся сотрудники, наученные горьким опытом, стояли чуть в стороне и ждали. А некоторые дождались- таки.
- Сколова и Осипова прошу остаться! - раздался мощный бас директора. - Остальных - соблюдать правила приличия. Хотя бы в моем кабинете!
У стены послышалось невнятное хихиканье. Начальник второго отделения возмущенно запыхтел и вылетел из узкого проема, словно пробка из горлышка.
Николай Осипов - холеный молодой человек с голливудской улыбкой, встретился глазами с Петром Сколовым - крупным мужчиной лет пятидесяти. Они оба прекрасно знали, почему их попросили остаться. И не просто знали - давно ждали этого.
Когда дверь закрылась за последним галантным начальником лаборатории, пропустившим перед собой и женщин, и мужчин без разбора, директор института вышел из- за стола и тяжело вздохнул.
- Ну что, ребятушки? Год прошел без Виктора- то. А на меня сверху напирают. Вы готовы продолжать эксперимент?
Петр Сколов на правах старшего утвердительно кивнул.
- Документы полностью восстановили? Оборудование в рабочем состоянии?
- Все работает, все восстановлено, - откликнулся Николай.
- А я- то, грешным делом, побаивался, что без Виктора алгоритм утрачен навсегда, - директор снова вздохнул. - Земля ему пухом. Такие ученые раз в сто лет рождаются.
Сколов недовольно поморщился. Вот ведь уже двенадцать месяцев прошло, как он занимает место покойного Колпакова. А директор все сравнивает. Все дает понять, что он - Сколов, Колпакову в подметки не годится. А если бы он тогда, до пожара еще, не подстраховался - алгоритм- то и в самом деле вряд ли восстановили бы. Если бы он каждую бумажку колпаковскую не копировал бы и в сейф к себе не прятал. Правда, об этом знать директору было ни к чему. Пусть уж думает, что Сколов заново своими силами документацию восстановил. Может, уважать больше станет.