Через минуту раздался мощный взрыв. Клубы черного дыма взлетели над полем, окутав его едкой солярной вонью. Автобус, еще минуту назад блестящий и сверкающий, полыхал багровыми сполохами.
— Все. — Олег привалился к крылу «Волги».
— Закурить? — Гусаков протянул сигареты.
— Так, понюхаю.
50
Лидия посмотрела в зеркало. На нее глядело вполне милое, не лишенное приятности лицо. Она повернулась одной щекой, другой.
— Ну-с, мадам, приступим.
Для полного преображения Лидия Максимовна имела все. Уж что-что, а на косметику она денег не жалела. Не жалели на это денег и ее спонсоры, совершенно точно определив, что косметики для женщины, как и игрушек для ребенка, никогда не бывает много. Пузырьки, флаконы, тюбики, распылители покрывали всю поверхность туалетного столика. Многое из подаренного было не распечатано, а многое из распечатанного Лидия дарила молоденьким секретаршам из фирмы. Получить из ее рук подарок было высшей оценкой расположения и приязни. Учитывая положение Тереховой в фирме, это значило многое.
Через полчаса исчезли, разгладились под слоем крема морщины, заблестели глаза, расцвел ярким бутоном чувственный рот.
— Значит, не все потеряно, чертовка, — подмигнула она себе. — Помни, что женщина никогда не стара для любви, а мужчина — для брака! Вот так.
Звякнул дверной звонок. «Кого это в такую рань?» Терехова неслышно проплыла по паркету и, еще раз кинув взгляд в настенное зеркало, отомкнула замок.
— Лидия, я в отчаянии. — На пороге был Герман.
— Господи! На кого ты похож? — Она брезгливо поморщилась.
Герман был как огурец — зеленый и в пупырышках. Никаких усилий не хватило ему, чтобы стать тем денди, которого привыкли видеть знакомые. Новая, но не глаженная рубашка резко контрастировала с темной, нездорового оттенка кожей. Глаза в голубых окружьях были прозрачны и пусты. И даже запах дорогого одеколона не мог перебить похмельное амбре.
— Проходи.
— Лидия, я в отчаянии. Ты понимаешь, куда я вляпался?
Она дернула плечом. «А я тут при чем?»
— Лидия, надо что-то делать. На карту поставлена жизнь!
— Аркадий, не говори красиво! Что за пафос. — Терехова прошла на кухню. — Кофе будешь? — Сама она употребляла этот напиток в дозах Екатерины Великой. На завтрак, обед и ужин, а также вместо полдника, закуски и первых блюд. Иногда к концу дня во рту была отвратительная горечь. Как ни зарекалась Лидия пить его, памятуя, что кофе портит цвет кожи, но ничего поделать с собой не могла.
— Лидия, ты не понимаешь, на карту поставлена жизнь, карьера!
— Да что ты говоришь? — она включила кофемолку. Та отвратительно зажужжала. — Кстати, чья жизнь?
— Моя. — Герману было не до шуток. — Ты что, не понимаешь?
— Ну и что?
— То есть как? Жизнь, ты понимаешь, жизнь на карте! — Он взвизгнул.
— И что? — Лидия наслаждалась этим животным страхом, этим унижением Германа, который как раз сейчас, по ее мнению, и был самим собой. Трусливым, истеричным и жалким.
«Нет, вчера я все-таки не ошиблась».
— Что, я спрашиваю? — Она сделала ударение на слове «что». — Твоя жизнь в опасности, но ты ползешь к этой суке, которая вчера и сломала эту самую жизнь. И что, по-твоему, сука должна сделать? Вчера, Герман, ты был просто отвратительным дураком. Во-первых, ты, а не я, отдал неизвестно кому деньги. Кстати, их еще не вернули? Или на твоих обязательствах можно поставить крест? Во-вторых, ты нарвался на неприятность, пригласив Арнольда на разборку. Он тебе еще не звонил?
Герман стал еще зеленее.
— В-третьих, я действительно, как последняя сука, взялась вызволить тебя из беды и пригласила Монитора. Я все уладила, и за это...
— Лидия, прости! — Отчаяние Германа хлестало через край. — Прости ради всего, что было между нами!
— Ну, вспомнил, сэр! — Она деланно засмеялась. — Было да сплыло. Кстати, а что было?
Герман захлопал глазами.
— Как что?
— Вы имеете в виду постель? Ну, это не так много. Вы не Цезарь, а я не Клеопатра. Сошлись — разбежались. Я — в свой пустой дом, ты — к своей красавице жене. Все!
— Как ты можешь так говорить?
— Побольше цинизма, мальчик, и вы проживете долго и счастливо. — Она засыпала кофе в кофеварку. — Так ты будешь пить кофе? Ах да, я забыла, что вы не в себе. В таком случае выпивка на прежнем месте.
Герман понурясь прошел к бару. Долго выбирал, открыл виски.
— Ну, лучше? — Терехова отпила кофе. — Вижу, что лучше. Но только не мне. Вы оскорбили женщину. — Лидия упивалась своим триумфом. Ей даже на мгновение показалось, что она не права, что нельзя так, но внутренний голос вопил, как зритель на римской трибуне: «Убей его!» — А это дорого стоит. В прежние времена за такие дела и впрямь можно было поплатиться жизнью.