Ткнул пальцем клавишу автоответчика. Ничего интересного.
Вызвал секретаршу, заказал кофе.
В привычный ежедневный ритм работы войти было нелегко. На вопросительный взгляд секретарши — «Доложить о звонках?» — ответил взглядом испепеляющим. Ему надо было остаться одному. Надо было сосредоточиться и подумать.
«Денег не привезли, следовательно, рассчитывать на приварок от Тереховой не приходится. Не было бы хуже. Хотя что может быть хуже грубого шантажа? Главное — чьего! Такое не прощается. Более того, такого не может быть в природе. За это надо наказывать!
Наказывать! Легко сказать. Как может наказать он? Одно движение — и секрет договора... А с ним крах всему остальному: карьере, репутации, деловым связям. Это просто катастрофа. И совершенно очевидно, что если с бандитами-мужиками можно говорить, то с бандитом-самкой говорить бесполезно. Сколько таких акул держат в железной узде мужиков!.. А если клиент банка узнает, что управляющий работает на бандитов? Тем более что многие клиенты сами круче всяких крутых. Они лишних вопросов задавать не будут. Просто закроют счет и закажут для управляющего венки и Шопена. Без суда и следствия. А если Лидия уже с кем-нибудь поделилась? С нее станется...»
— Где Костырин? — рявкнул Герман в селектор.
— Еще не приходил.
— Как придет — сразу ко мне. Вы поняли?
Бегло просмотрев бумаги и кое-что подписав, даже не вникая в суть, Морозов попытался связаться с Костыриным сам. Аппарат не отвечал.
— Вас просят к телефону! — секретарша испуганно глядела сквозь щель чуть приоткрытой двери.
Машинально, чего он никогда не делал, Герман схватил трубку. На проводе был Монитор.
Через сорок минут Герман уже был у него дома. За приговором он был готов ползти на карачках хоть на край света. К счастью, Монитор жил в самом центре. Старый дом сталинских времен внушал уважение. Монументальность и основательность были во всем. В массивном цоколе, отделанном гранитом, в солидных дверях с начищенными латунными ручками. Когда-то, во времена коммунистов, в доме были коммуналки. Сегодня от них не осталось и следа. В доме царствовала местная элита. Как попал сюда Монитор, можно было не гадать. Криминальные авторитеты ныне тоже элита. Своеобразная. Как в зоопарке — элитные кролики и элитные удавы. Редкие по красоте лани и лучшие среди лучших шакалы.
У подъезда стоял заляпанный грязью «Мерседес». Сквозь разводы на стеклах в салоне виднелись навороты — нелепые наклейки, какие-то брелки, бархатные помпезные чехлы, подушечки, дополнительные стереоколонки.
«Из грязи да в князи!» — усмехнулся Герман, угадав в этом аппарате машину Монитора.
Бронированная дверь квартиры смотрела на пришельца холодным блеском нескольких видеокамер. Несмотря на фундаментальность пуленепробиваемого изделия, дверь открылась легко и мягко.
Хозяин был в традиционном спортивном костюме и мягких тапочках без задников. Фиолетовая с глубокими проймами майка оттеняла бледную с голубыми прожилками кожу — признак либо утонченной интеллигентности, либо отсутствия витаминов в тюремной баланде.
— Заходи! — Монитор коротко кивнул. Герман повесил плащ, поискал глазами тапочки. Домашней обуви Монитор не предложил. Скинув ботинки, Герман в носках прошел вслед за хозяином.
Прихожей не было. Огромная, словно городская площадь, комната начиналась прямо от порога. Снесенные стены открыли пространство от лестничной клетки до окна. Арки, стойки, колонны... Металлические жалюзи на пластиковых окнах были закрыты тяжелыми старомодными портьерами. На стене рядом с современным постером — траченный молью ковер времен борьбы с басмачеством. На шикарном, но порядком потертом паркете — дорогой иранский ковер ручной работы. «Тысячи две», — прикинул Герман.
То, что он увидел, можно было характеризовать одним словом — эклектика. Смешение стилей, эпох, фирм. Квартира Монитора напоминала стойбище варвара после разграбления города с высокой степенью цивилизации. Три телевизора, немеренное количество магнитофонов, музыкальных центров и видиков. Пройдя вслед за Монитором через огромный зал, Герман оказался в комнате поменьше. По замыслу хозяина, она должна была служить кабинетом. Большой письменный стол на резных ножках, компьютер последнего поколения, сейф. И снова, как и в зале, — несколько телевизоров, музыкальный центр.
Над какими трудами работал Монитор в этом кабинете и какие думы думал хозяин, Герман сообразить не успел.
— Явление второе — те же и босоногий интеллигент. — В глубоком кресле, развалясь, сидел Арнольд. — Ну что, блудный сукин сын, признаешь ли ты себя виновным? А если признаешь, то полностью или частично? — Арнольд был в прекрасном настроении: в околотке он пробыл немногим более сорока минут. Ни обвинений, ни каких-либо серьезных претензий ему никто предъявить не мог. Возвращаться после освобождения в банк он не стал и выбрал для душевного разговора более приемлемую обстановку. Поначалу, под влиянием адреналина, Арнольд хотел разобраться с управляющим кардинально, но, поразмыслив, решил «порожняк не гонять». Рыночные отношения давали большую выгоду. Об этом же ему сказал парламентер в лице Монитора. Тупой-тупой, а понимает.