– Ты разрешила раненой вставать? – перешел к конкретике лейтенант.
– Она попросилась помыться, – набрала сил только на шепот врач.
– А мы, значит, добрые.
– Я – врач. И женщина.
– Ты теперь – никто! – стукнул «крылаткой» по столу лейтенант, оставив на досках глубокие вмятины. Полина вздрогнула, обмякла. – Никто, потому что враг народа. Пособник фашистов.
– Меня саму связали, – понимая, что перед контрразведкой говорить о врачебном и женском милосердии к больному бессмысленно, попробовала защититься сама, вызывая жалость.
– А должны были уби-и-ить, – ласково подлез под взгляд врача Соболь, пропев самый лучший для задержанной исход. – Выколоть глазки, чтобы не замечала лишнего. Вырвать язычок, чтобы не болтала чего не надо. Отрезать носик, чтобы не чуяла запахов, – не преминул перечислить Полине лейтенант и все ее личные прегрешения перед ним и его дамой. – Кто тебя заслал сюда, на дорогу? – «крылатка» оставила еще более глубокие шрамы на тщательно отполированном ординарцем столе.
Надежда, что в контрразведке все поймут и разберутся, оставила врача окончательно, и она откровенно задрожала, начав заикаться:
– Я… с-сама. Д-добровольно. Н-неужели не п-понимаете?
– Не понимаю, – без пощады улыбнулся дальнейшей безнадежности задержанной Соболь. – И жалеть ты можешь теперь только об одном – что не ушла вместе со своей Эльзой. Ординарец!
Боец, помня гнев начальника и уже прекрасно усвоив, что у младших по званию он еще ненавистнее, даже не переступил порожек землянки, застыл в проеме.
– Взять ее! В карцер.
Глава 8
Лето 43-го года на Курской дуге выдалось жарким. Земля, из недели в неделю не получавшая влаги с небес, каменела, при этом легко превращаясь в пыль от колес и гусениц техники. Деревья никли, стараясь не откликаться даже на легкие ветерки, чтобы лишний раз не обжигать листья шевелением. А может, все застыло, наэлектризовалось перед столкновением двух армад, сосредоточившихся друг перед другом? На войнах скопление войск более всего соответствует чеховскому ружью на сцене – обязательно выстрелит.
И 12 июля, в день Петра и Павла, на макушке лета, под Прохоровкой, Понырями, на десятках других направлений схлестнулись иваны и гансы. Военные науки. Немцы бросили, как в последний прорыв, свои лучшие на то время танковые дивизии «Адольф Гитлер» и «Мертвая голова». 1200 танков сошлись фактически в рукопашную на одном только Прохоровском поле размером в 150 гектаров. Т-34, имевшие превосходство перед «тиграми» и «пантерами» в скорости и маневренности, носились среди громадных немецких монстров, и если те все же доставали их своими прожигающими выстрелами, огненными факелами шли на тараны. Армия, выполняя замысел Ставки, изматывала, ломала шею «Мертвой голове», щипала усы и челку «Адольфу Гитлеру». И – копила силы для контратаки. Да такой силы и ярости, чтобы потом уже до конца войны ни разу не отступать.
И тем значимее становилось строительство объекта 217, тем весомее ценился каждый метр уложенных шпал, каждый кубометр перелопаченного грунта: без подвоза боеприпасов и новой техники говорить о зубодробительном ударе по врагу не приходилось.
На строительство дороги добавили рабочих, границы участков стали смещаться интенсивнее, на трассе замелькали новые люди: битва на Курской дуге гнала стройку вперед и вперед.
Объявилась в лесной полосе, непосредственно примыкающей к трассе, и группа некоего капитана Бубенца. Он сам стремительно перемещался от укрытия к укрытию, за ним, подгоняя пистолетом Эльзу, перебежками покрывала расстояние Нина. Замыкал, прикрывая группу, старшина Леша. Их бросок по лесу, судя по всему, был долгий, потому что в одном из распадков Эльза, не выдержав, упала и больше не встала. Зло обернувшийся Бубенец хотел дать команду продолжать движение, но рассмотрел просочившуюся сквозь маскхалат и бинты кровь и раздосадованно смолчал. Отправил кивком головы на разведку старшину, сам прилег рядом.
– Кто вы? Что все это значит? – едва отдышавшись, спросила у него Эльза.
– Молчать! Швайген! Здесь я задаю вопросы!
Немецкая речь насторожила раненую, но она не подала вид, что это ее взволновало. Зато капитан, выровняв дыхание, сам наклонился к ней:
– Вам привет от штандартенфюрера Штроге, мадам.
– Я… не знаю никакого Штроге, – удивилась Эльза. – Вы меня с кем-то путаете.
– Меня это мало волнует, – усмехнулся Бубенец, не переставая озираться вокруг. – А вот он очень удивляется, почему провалились все три группы, посланные кроме тебя. А ты осталась жива.