Молчание хозяина главного кремлевского кабинета означало одно – продолжайте.
– Предполагать, что немцы смогут в ближайшее время нарастить усилия, у нас оснований нет. Да, немецкие дивизии ускоренными темпами наращиваются людьми и наступательной техникой. Однако у Гитлера возникают с этим значительные проблемы, – продолжил Жуков. Сведения, которые он излагал, наверняка были хорошо известны и начальнику Генштаба, и Верховному главнокомандующему, но ради целостности картины и логики будущего решения он посчитал нужным их повторить: – За два года войны вермахт потерял убитыми, пропавшими без вести, ранеными и эвакуированными по болезни более 4 миллионов человек. Восполнить этот контингент, несмотря на тотальную мобилизацию, им не удается.
– И это при том, товарищ Сталин, что немцам пришлось призвать значительное число рабочих, забронированных за промышленными предприятиями, а также 60-летних мужчин и 16—18-летних юношей, – дополнил Василевский деталями доклад заместителя наркома. – Качество этого набора как по физическому состоянию, так и по боевой выучке, моральному духу далеко от лучших образцов вермахта 41-го года.
Сталин не терпел шапкозакидательства, но в данном случае начальник Генштаба просто рисовал реально складывающуюся картину, не боясь быть упрекнутым в предвзятости к противнику. И это не все, что вошло в доклад. По последним разведданным, вместо 4—6-месячного обучения, которое обычно проходило молодое пополнение в армии резерва, из-за огромных потерь на востоке фашистские генералы вынуждены сворачивать эти курсы до полутора месяцев. Подобное происходило и с офицерским составом: военно-учебные заведения Германии не успевали восполнять потери в командных кадрах, и в войска начали прибывать молодые офицеры, имеющие всего трехмесячную подготовку. Не говоря уже о том, что гитлеровское командование прибегло к урезанию не только тыловых частей и подразделений, но и к сокращению с 17 до 13 тысяч личного состава линейных дивизий непосредственно на фронтах.
– И хотя мы видим некоторое увеличение огневых возможностей вермахта за счет автоматического оружия и минометов, Генеральный штаб тем не менее подтверждает: стратегическая инициатива на данный момент на нашей стороне, – подытожил Василевский.
– Вы предлагаете для развития успеха немедленное наступление? – принялся раскуривать трубку Сталин, забыв о ней на время докладов.
Василевский посмотрел на Жукова, все еще склоненного над картой: окончательный вывод за тобой, Григорий Константинович.
Тот вновь для наглядности сжал руки в клещи над щербатым курским выступом:
– После анализа всех данных мы предполагаем, что наиболее вероятной целью летнего наступления вермахта станет окружение и уничтожение наших войск в районе Курска. В случае успеха дальнейший их удар возможен на юго-восточном направлении, хотя не исключена возможность наступления и на северо-восток, для обхода Москвы. На остальных участках фронта немецкое командование способно к ведению оборонительных боев или отвлекающих маневров, так как нигде более оно не располагает силами, необходимыми для крупных наступательных операций.
Сталин, попыхивая трубкой, мягко прошелся до своего стола. Кивнул оттуда – продолжайте, я карту помню.
– Имея определенное превосходство и возможность ведения активных наступательных действий, мы, – Жуков оглядел начальника Генштаба и его заместителя, подчеркивая коллегиальность решения, – предлагаем перейти к обороне.
В кабинете застыла тишина.
– Я правильно понял, товарищ Жуков, что вы предлагаете уступить врагу стратегическую инициативу?
Сталин не стал принимать коллективность мнения и указал вытянутой трубкой на гонца, принесшего дурную весть. Трубка дымилась после активных затяжек, но замнаркома обороны столько раз видел этот жест хозяина кабинета, что остался невозмутимым: если Сталину аргументировать свое решение, то трубка вновь вернется на свое привычное место у груди вождя.